Гётц Али - Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением

Во Франкфурте события развивались более мирно. Около «двухсот молодых людей» с рупорами, плакатами и дымовыми шашками – по мнению ФСЗК, «главным образом члены ССНС, провокаторы и хиппи» [65] BfV, Informationen, 5/1967; Barch, B 443/543. – попытались сорвать открытие недели германско-американской дружбы. По вполне понятным причинам официальная церемония состоялась 7 мая, в канун годовщины капитуляции Германии, и американская армия провела ее с военной пышностью. В отчете об этом событии агенты ФСЗК обошли молчанием самое интересное обстоятельство. А именно: c торжественным докладом «Сегодняшняя Америка в восприятии немцев» выступил Макс Хоркхаймер. Как создатель критической теории общества, у демонстрантов он пользовался большим уважением. В 1933 году Хоркхаймер был вынужден бежать в США, но после войны возвратился во Франкфурт; при этом он сохранил американское гражданство. В этот день, 7 мая 1967 года, ему с помощью некоторых слушателей удалось пресечь беспорядки. Хоркхаймер обратился к главарям протестующих. Он не стал оспаривать их право критиковать агрессивное поведение США, но напомнил («а теперь послушайте хорошенько»), что «мы бы не собрались тут и не могли говорить свободно, если бы Америка не вмешалась и в конце концов не спасла Германию и Европу от чудовищного тоталитарного террора» [66] Цит. по: Kraushaar, Frankfurter Schule und Studentenbewegung, Bd. 1, S. 251–253. .

В отличие от Хоркхаймера, боннские бюрократы реагировали вяло. Они не знали, что следует предпринять в связи со студенческими волнениями. Пытаясь найти причины протестов, они выдвинули теорию заговора, управляемого извне. Через шесть дней после гибели Онезорга начальник отдела культуры и спорта МВД Карл-Ульрих Хагельберг распорядился собрать сведения о «берлинских событиях», сопроводив свой приказ таким комментарием: «Я исхожу из того, что фактические зачинщики и кукловоды связаны с коммунистическими и маоистскими группами, а их действиями, вероятно, так или иначе руководят с востока». Кроме того, Хагельберг намекнул на влияние серых кардиналов из университетской среды: «Очевидна негативная роль профессоров Гольвитцера и Вайшеделя». Функционер инстинктивно напал на двух человек, чье поведение при нацистах разительно отличалось от его собственного: Хельмут Гольвитцер был одним из выдающихся пасторов Исповедующей церкви [67] Христианское Сопротивление в нацистской Германии. , философ Вильгельм Вайшедель – участником французского Сопротивления. Напор протестных выступлений Хагельберг объяснял при помощи категорий, которые были для него привычны издавна. Он хотел установить, не удалось ли «хорошо известным подстрекателям» «захватить власть» в больших студенческих общежитиях и «не выведут ли они на улицу сплоченную массу обитателей этих жилых комплексов» [68] BMI, Abteilungsleiter III (Hagelberg) an Unterabteilungsleiter VIA, 8. 6. 1967; Barch, B 106/33945. .

На 26 июня 1967 года МВД назначило совещание у заместителя министра, где должны были обсуждаться студенческие волнения. Были приглашены главы ведомства федерального канцлера, министерства общегерманских дел, федерального ведомства печати, министерства обороны, министерства по делам семьи и министерства образования. Вместе с приглашением был разослан документ, представленный на обсуждение. Его составил заместитель министра внутренних дел профессор д-р Вернер Эрнст. Он, как и Хагельберг, ссылался на фантасмагорическое «коммунистическое влияние и просачивание агентов из советской зоны», т. е. ГДР, и говорил о «деструктивном» поведении Гольвитцера и Вайшеделя; к списку лиц, замеченных в подрывной деятельности, он присовокупил и педагога Вильфрида Готшальха. Обо всех этих подрывных элементах Эрнст имел самое смутное представление, а имена двух последних записал в искаженном виде. Все трое преподавали в Свободном университете. Студенты любили их за леволиберальные взгляды, искренность, критическое отношение к современному обществу. Однако ни один из них не мог быть инициатором и тем более руководителем протестных акций. МВД явно поспешило отнести всех университетских преподавателей без разбора в тот же сомнительный разряд, куда были зачислены предполагаемые темные личности из «восточной зоны»: профессора-де сбивают студентов с пути истинного или пасуют перед смутьянами. Эти домыслы, продиктованные внутренней неприязнью, вели в неверном направлении.

Эрнст сетовал на недостаточный суверенитет культурных институтов и федеральной полиции. Он делал ставку на ужесточение системы экзаменов, которая «с первого же семестра принудит студентов-гуманитариев к напряженному труду», и на близкие каникулы: они-то уж «определенно» положат конец наваждению. Призрачная надежда Эрнста опиралась на предположение, что «волнения несут на себе печать несомненной психопатии, и можно ожидать, что со временем они сами обнаружат свою беспочвенность». Кстати, годом позже в ведомстве федерального канцлера обсуждалось мнение «профессора-терапевта Шуберта, личного врача федерального президента»: он, в свою очередь, заключил, что беспорядки «следует трактовать как абсолютно “патологическое” явление» [69] Записано в ведомстве федерального канцлера, июль 1968 г.; Barch, B 136/3029. .

Еще одной причиной студенческой строптивости Эрнст назвал «прискорбную слабость государства». Он доподлинно знал ее корни: «Слабость нашего государства проистекает прежде всего из его федеративного устройства, но не только из него: важную роль играют также чувства вины и раскаяния, которые мы после 1945 года заботливо пестуем, подавляя любые проявления чувства, внушаемого авторитетом государства» [70] Пригласительное письмо из МВД на имя Эрнста от 19 февраля 1967 г.; дискуссионный документ от 22 июня 1967 г.; Barch, B 106/33945. .

Эрнст начал свою карьеру в 1936 году в Имперском министерстве труда, затем вступил в НСДАП, в 1938 году стал уполномоченным по жилищным вопросам. После войны он трудился в земле Северный Рейн-Вестфалия, участвуя в восстановлении страны; продолжил карьеру в должности судьи федерального административного суда, поднялся до поста заместителя министра строительства, а затем – заместителя министра иностранных дел. В апреле 1968 года Эрнст вместе со своим министром Паулем Люкке ушел в отставку и занял должность коммерческого директора в мюнстерском Центральном институте территориального планирования. С 2003 года премией Вернера Эрнста отмечаются выдающиеся достижения в городском и региональном планировании. Преемником Люкке на посту министра внутренних дел стал в начале апреля 1968 года Эрнст Бенда.

В отличие от заместителя министра МВД Эрнста, федеральный канцлер Курт Георг Кизингер (член НСДАП с 1933 года) хорошо сознавал масштаб проблемы. Но его обеспокоенность почти никак не проявлялась. 20 июня 1967 года ввиду «тревожных событий» он отправился в Берлин, где обсудил происходящее с правящим бургомистром Альберцем и, в частном порядке, со студентами. Поначалу канцлер хотел встретиться еще и с Руди Дучке. Тот согласился, но с условием, что после встречи ему позволят зачитать политическое заявление для прессы [71] Dutschke, Tagebücher, S. 52. . Из предложения главы государства ничего не вышло. Кизингер интересовался «причинами и отправной точкой» студенческих волнений, хотел помешать их «распространению на западную часть страны» и ускорить реформу высшего образования. Еще на посту премьер-министра Баден-Вюртемберга он основал университеты нового типа в Констанце и Ульме.