Джузеппе Боффа - СССР: от разрухи к мировой державе. Советский прорыв

На селе имелись и государственные предприятия – совхозы. К началу 40-х гг. их насчитывалось 4159, и они наравне с промышленными предприятиями были сгруппированы под началом специального наркомата. Их работники получали зарплату и потому рассматривались советской статистикой не как крестьяне, а как сельскохозяйственные рабочие. Совхозы были, как правило, специализированными хозяйствами в том смысле, что в них преобладал один какой-то тип культуры или направление животноводства. Они владели собственными машинами. История их была далеко не безоблачной. Надежды, первоначально возлагавшиеся Сталиным на гигантские степные «фабрики зерна», не оправдались. Совхозные массивы позже подверглись дроблению, и средняя норма пашни на один совхоз понизилась с 50 тыс. до 23,3 тыс. га. Даже самый знаменитый и служивший как бы эталоном для других совхоз «Гигант» в Ростовской области сократил обрабатываемую площадь со 126 300 до 46 500 га, остальное было поделено между другими шестью государственными хозяйствами. По первоначальным замыслам совхозы призваны были стать образцово-показательными предприятиями в сельском хозяйстве. Нет сомнения, что по сравнению с колхозами они находились в более выгодном положении, получая капиталовложения непосредственно от государства. Вместе с тем нельзя сказать – да этого и не утверждает ныне никто из советских историков, – что совхозы действительно осуществляли авангардную роль. Разумеется, благодаря им были сохранены некоторые имевшие большую важность плантации или ценные породы скота – то, что требовало специального ухода. Однако подлинно образцовыми предприятиями они так и не стали. Рентабельностью они тоже существенно не отличались от колхозов.

Сосредоточенные только в МТС и совхозах, государственные инвестиции в сельское хозяйство были скромными. Соответственно, весьма относительным был и технический прогресс в этой сфере. На этот счет имеются свидетельства иностранных граждан, более чем благожелательно настроенных к Советскому Союзу. Они подтверждаются цифрами и сведениями из официальных источников. Имевшиеся финансовые средства поглощались индустрией.

Наиболее примитивные орудия труда исчезали в деревне. Самая важная перемена к лучшему состояла в распространении машин. Тракторный парк увеличивался особенно во второй пятилетке и значительно меньше в третьей, когда тракторные заводы переводились на производство танков. Число тракторов в сельском хозяйстве выросло со 148 тыс. в 1932 г. до 456 тыс. в 1937-м и 531 тыс. (зачастую, правда, большей мощности) в 1940 г. В 1941 г. имелось также 182 тыс. комбайнов и 228 тыс. грузовиков. Вспашка к этому времени была механизирована на 70–90 % (в зависимости от культуры), а уборка зерновых – на 46 %; все остальные операции оставались целиком ручными. Этому несомненному прогрессу не сопутствовали, однако, ни увеличение производительности труда, ни аналогичное улучшение на других участках. Крайне недостаточно использовалась электроэнергия: электричество в 1940 г. имелось лишь в 4 % колхозов, 36 % МТС и 28 % совхозов. Совершенно неудовлетворительно обстояло дело с химическими удобрениями. Производство их увеличилось с 1 млн. до 3 с лишним млн. г; 8 млн. г планировалось получить уже в первой пятилетке. Шли они исключительно на наиболее важные технические культуры – хлопок и сахарную свеклу, остальные вынуждены были обходиться без удобрений.

Отсталой была система обработки почвы. Во второй половине 30-х гг. были официально одобрены, вслед за чем получили обязательное и догматическое распространение биологические теории Лысенко и агрономические теории академика Вильямса. Достоинства их, как выяснилось впоследствии, были мифическими в первом случае и сомнительными или, во всяком случае, ограниченными – во втором. Но и та, и другая теории обладали одним преимуществом в глазах Сталина и московских руководителей: они, видимо, сулили резкий рост плодородия без внесения удобрений. Так называемая «травопольная система» Вильямса обещала сохранение плодородия с помощью одних лишь соответствующим образом подобранных севооборотов, преимущественно благодаря многолетним травам, исключая обращение к химическим удобрениям. Ни одна из этих двух теорий не устояла бы перед серьезной экспериментальной проверкой и серьезным научным обсуждением. Однако сталинские методы правления не предусматривали подобных дискуссий. Жертвами этих методов пали сами ученые – в первую очередь Вавилов и Тулайков, – которые на заре коллективизации, на XVI партконференции, поднимались на трибуну, чтобы своим авторитетом подкрепить перспективу будущего – передового и ведущегося в соответствии с требованиями науки сельского хозяйства. Лишь многие годы спустя в СССР вынуждены были признать, что теории Вильямса и Лысенко нанесли «огромный ущерб» развитию советского сельскохозяйственного производства как тем, что привели к истощению почв, так и тем, что парализовали поиски более рациональных методов ведения хозяйства.

После тяжелого кризиса, порожденного ударной коллективизацией, сельское хозяйство стало проявлять признаки оживления в 1934 г., но положение улучшилось лишь в 1935 г. Преодоление чудовищных трудностей 1932–1933 гг. как раз и представляло собой главный успех новой колхозной системы. Система эта сумела начать действовать. Сокрушенной в ходе битвы, однако, оказалась другая честолюбивая надежда, изначально связанная с замыслом коллективизации: обеспечить новый подъем сельского хозяйства. Во второй половине 30-х гг. выдавались удачные (1935-й и 1940-й) или даже просто отличные (1937-й) по урожайности годы; были и плохие (например, 1936 г.) или, на худой конец, посредственные сезоны. Однако сельскохозяйственное производство оказалось не только по-прежнему уязвимым для капризов погоды, но и, по сути дела, пребывало в застое. Его отставание от промышленности, которое уже в 1928–1929 гг. было признано «чрезмерным», за это время лишь усилилось. Запланированный на вторую и третью пятилетки прирост производства сельскохозяйственной продукции остался полностью неосуществленным: увеличение, полученное в 1940 г., было еще весьма далеко от того, которое намечалось на одну только первую пятилетку.

Самой серьезной продолжала оставаться проблема зерна, ибо его производство по-прежнему составляло основу всего сельского хозяйства. Сталин объявил ее решенной, и на протяжении многих лет это его мнение считалось неоспоримым в СССР. Подобный тезис, правда, противоречил его собственным высказываниям в 1935 г., когда он заявил, что ежегодный сбор зерновых необходимо в ближайшее время довести до 110–130 млн. т. Реальные сборы даже и не приближались к этим показателям. Среднегодовые урожаи во второй пятилетке равнялись 71 млн. т, а в третьей – 77 млн. Урожайность с гектара составляла соответственно 7,1 и 7,7 ц, между тем как планировалось довести ее до 10, а затем до 13 ц/га. (Средняя урожайность в непосредственно предреволюционные годы составляла 3,9 ц/га, в 20-е гг. уже намечалась тенденция к превышению этого уровня.)