Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

На нашем пути встречалось несметное количество семей, оставивших в Варшаве свои дома и все имущество. Люди шли пешком, ехали верхом, в роскошных и убогих экипажах. В этом скорбном людском потоке царило гробовое молчание, и только изредка оно нарушалось рыданием женщин и детей.

С наступлением ночи я все чаще и чаще стал слышать, как люди повторяли мое имя и интересовались не нахожусь ли я в колонне Гедройца. Приблизившись к ним, я узнал многих членов Высшего совета. В основном это были литвины. Они вкратце поведали мне, что произошло в Праге. Никто из них уже не сомневался, что все пропало и Варшава не сегодня-завтра капитулирует. Мои собеседники очень настоятельно рекомендовали мне по дороге в Варшаву не выставляться и быть вместе с ними, хотя и сами не знали, куда идут и какая судьба их ожидает.

Я, конечно же, не мог уехать из армии, не предупредив Гедройца. С ним я встретился в Тарчине и попросил выдать мне пропуск. Через несколько минут я держал в руках этот документ с указанием всем военным властям оказывать мне содействие в следовании в Сандомирское воеводство, куда, как предполагал генерал, я направлялся с секретной миссией.

Вместе с бригадным генералом Лазнинским, без прислуги, в ту же ночь мы выехали из Тарчина и через сутки уже были в расположении корпуса генерала Домбровского в Томчице. Сообщения о событиях под Варшавой до глубины души потрясли Домбровского, но он не терял надежды на спасение родины и посвятил нас в свой план, который уже находился на рассмотрении генералиссимуса. Теперь оставалось только ждать положительного ответа главнокомандующего да уверенности, что у поляков хватит мужества и сил для осуществления этого плана.

По расчетам Домбровского во всех наших войсках теперь под ружьем было около сорока тысяч человек, плюс две сотни орудий и десять миллионов польских флоринов в кассе государственного казначейства. Генерал давал понять главнокомандующему, что в таком состоянии армия вполне могла оказать определенное сопротивление неприятелю, выйти из Варшавы не с пустыми руками и сформировать центральное правительство на территории, подконтрольной польским войскам.

Домбровский был убежден, что король должен быть вместе с армией и не следует связывать судьбу всей страны и народа исключительно с защитой города Варшавы.

Генералу хотелось, чтобы наши объединенные вооруженные силы через Пруссию пошли на сближение с французской армией. С этой целью он составил карту, маршрут и план возможных военных операций польской армии. По мнению военачальника, на преследование наших войск русские не могли бросить все свои силы, часть которых непременно должна оставаться для поддержания порядка в захваченных провинциях, и в особенности в столице, где обстановка была накалена до предела. Домбровский нисколько не сомневался, что русская армия в двадцать – тридцать тысяч штыков не сможет препятствовать нашему отступлению. Он также считал, что и прусские войска не будут создавать помехи для продвижения поляков к французской армии, которая, получив известие о таком смелом решении руководства нашего правительства, конечно же, окажет нам всевозможную помощь: дело у нас теперь общее, и сотрудничество с Польшей пойдет только на пользу Франции. Впрочем, Домбровский допускал и такой поворот событий: в случае, если польским и французским войскам не удастся соединиться из-за огромного расстояния, которое их разделяло, Россия и Пруссия, стремясь восстановить общественный порядок и спокойствие в Польше, пожелают вступить с нами в переговоры. Генерал был уверен, что сорокатысячная польская армия, король и руководители правительства являли собой подлинное народное представительство, заслуживающее достойного уважения и положения. В результате переговоров мы могли получить выгодный мир для всей страны, а не с позором сдаваться врагу и идти на постыдную капитуляцию, единственной целью которой стала бы кратковременная свобода одного города Варшавы.

Мы до утра читали и обсуждали этот план и были в таком восторге, что я перестал думать о выезде за границу при условии, конечно, что предложения Домбровского получат поддержку в Варшаве. 7 ноября утром посыльный Вавжецкого доставил долгожданный ответ: представленный на рассмотрение Военного совета план Домбровского был одобрен и поддержан, но тем не менее признан неосуществимым ввиду того, что король по своей воле не мог выехать из Варшавы. Оказывается, люди захватили все выходы из королевского замка и угрожали всеобщим восстанием, в случае, если будет совершена попытка силой вывезти монарха из столицы. Кроме этого в ответе высказывались большие сомнения в боеспособности польской армии, солдаты и офицеры которой деморализованы от неудач и потеряли доверие к своим командирам. В конце ответа Вавжецкий сообщал, что он вместе со всеми военными, которые пожелают следовать за ним, покидает Варшаву и приказывал Домбровскому прибыть вместе со своим корпусом в установленное им место.

В предыдущей главе было показано, как отступление из Варшавы и объединение войск, следовавших за Вавжецким, завершились полным распадом польской армии в Радошице.

Ответ генералиссимуса ошеломил Домбровского. Он посоветовал мне, не теряя ни минуты, попытаться пересечь границу и выдал паспорт, с которым я под фамилией Михаловский, проживающий в Галиции, мог появиться на австрийских землях. Распрощались мы очень трогательно, прекрасно понимая, что расстаемся, быть может, навсегда. Домбровский и тогда не терял надежды на спасение родины и говорил, что свой долг перед ней исполнит до конца. Он намеревался поехать во Францию, чтобы там искать способы помочь Польше, которая рано или поздно должна обязательно возродиться.

С Лазнинским мы продолжили свой путь и направились в сторону Радома. За три лье до границы мы оставили наших верховых лошадей, сменили униформу на поношенные сюртуки и в таком наряде явились на австрийский погранпост. Оттуда нас доставили в Люблин, где я сразу же отправился к коменданту. Тот, посмотрев мой паспорт, заявил, что никакого Михаловского в Галиции не знает, и, вообще, разрешения на проезд на австрийскую территорию выдаются только лицам, имеющим российские паспорта. Он приказал мне немедленно покинуть Люблин и выехать в Тарногуру, что на польско-русской границе.

С такой новостью я и вернулся на постоялый двор, где поджидал меня мой попутчик в окружении многих наших соотечественников, оказавшихся в таком же положении, как и мы. Волнения и тревоги нарастали: не хватало только, чтобы нас арестовали и с эскортом выдворили на границу…

Одна дама – из благадарности не могу не назвать ее имя – госпожа Солтан – взялась помочь троим из нас. Она ехала в Галицию в богатом экипаже, и паспорт у нее был подлинный. Госпожа Солтан отпустила своих слуг, а мы: Кароль Прозор, Лазнинский и я, должны были их заменить. Так нам удалось уйти от неминуемой опасности.