Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Первые месяцы 1795 года прошли спокойно. Наши собрания и переписка не вызывали никаких опасений и подозрений. Но внезапно поползли слухи, что полиция Венеции ведет за нами слежку. А тут еще и между нами разгорелись острые споры о государственном устройстве будущей Польши. И то, и другое стало поводом отправить делегацию к французскому министру.

В делегацию включили Солтыка, Дмоховского и меня. Я кратко изложил цель нашего визита. Министр заверил нас, что правительство Венеции никоим образом не будет препятствовать проведению наших собраний. При возникновении каких-либо сомнений на этот счет Лаллеман предложил нам помещения в своем особняке, где мы могли проводить мероприятия в удобное для нас время. А что касается наших внутренних разногласий о будущем Польши, то министр заявил, что у него нет никаких инструкций по этому вопросу: «Ибо, – как выразился он, – для французского правительства не имеет значения, что будет положено в основу восстановления Польши: конституция 3 мая или Акт восстания 1794 года. Да поставьте вы на трон хоть самого султана, если вам того хочется! Была бы только Польша! Это единственное пожелание Франции, и я льщу себя тем, что оно сбудется!»

Наши надежды на поддержку и помощь французов возрастали по мере того, как их войска добивались все новых и новых успехов. Казалось, что страшный пример Польши сблизил воззрения людей, внушив каждому французу еще большую неприязнь к врагу и желание скорее погибнуть, чем сдаться чужеземцам.

В тот год суровая зима сослужила добрую службу французам. Они вошли в Голландию, отразили атаки австрийцев, англичан и войск штатгальтера. В конце 1794 года французские войска овладели Маастрихтом и Неймегеном. С января следующего года воинские формирования под командованием генерала Пишегрю начали громить союзников от Атлантического океана до Рейна. Они с удивительной легкостью пересекали по льду реки и каналы. Ясное дело, что сделать это весной или летом было бы гораздо труднее. На глазах у потрясенных, застигнутых врасплох голландцев их страна перешла в руки чужой армии. Никому не было дано предвидеть такое и тем более помешать этому. А случай, когда французские кавалеристы атаковали линейные корабли противника и захватили их, сам по себе уникален.

Многие голландские провинции выступали за прекращение войны, но штатгальтер противился этому из-за опасения, что мир с Францией вызовет подъем патриотического движения. Вильгельм V Оранский горел желанием, чтобы весь батавский народ восстал и дал отпор французам, но указания последнего штатгальтера уже не выполнялись. Кстати, это он еще в первые дни вторжения французов, пытаясь остановить их продвижение, предлагал открыть шлюзы и устроить потоп. Поначалу это предложение отклонили, а затем ударили морозы и воплощать его в жизнь было поздно.

В морозные дни генерал Пишегрю, не теряя времени, быстрыми темпами переправился через все водные массивы, форсирование которых в обычных условиях могло затормозить операцию. Генерал Макдональд первым перешел скованную льдом реку Ваал, оставленную неприятелем. Этот дерзкий марш-бросок стал решающим в покорении Голландии. Республиканская армия взяла с бою Утрехт и Роттердам. Разбитые части генерала Клерфэ оказались по другую сторону Рейна, и теперь уже ничто не могло остановить французов. Принц Оранский вместе с семьей скрылся в Англии. Открыл свои ворота победителям город Берген-оп-Зом. Эскадрон гусар свободно въехал в Амстердам. Все патриоты, освободившиеся от гнета, вступали в ряды республиканцев. Англичане, убедившись, что народ, который они собирались защищать, выступает против них, под давлением французов отступили к Бремену, а оттуда на кораблях двинулись на родину. Вскоре революция в Голландии завершилась. Штатгальтерство упразднили, и французское правительство вернуло Соединенным провинциям независимость. Франция оставила лишь несколько своих гарнизонов для отражения возможных атак со стороны коалиции.

Стремительная победоносная кампания вызвала изумление и восхищение в нейтральных государствах и повергла в ужас и отчаяние всех неприятелей. Этот оплакиваемый всеми подневольный народ 9 термидора умертвил своих тиранов; эта раздавленная нация, как кое-кому казалось, повсюду праздновала победу; эта страна, которую хотели разорвать на части, во все стороны расширяла свои границы и, как-будто, не горела желанием уберечь свои завоевания [47].

В результате этой кампании к семи Соединенным провинциям Нидерландов Франция добавила Трир, Кельн, Майнц, Льеж, Шпайер, Вормс, часть Рейнского Пфальца, герцогства Клевское и Юлих, Экс-ла-Шапель, герцогство Цвайбрюккен, Савойское герцогство, графство Ницца и большую часть Бискайи и Каталонии. Французы выиграли двадцать пять крупных сражений и более ста раз выходили победителями в локальных битвах. Они овладели ста пятьюдесятью двумя городами, захватили три тысячи восемьсот орудий, семьдесят тысяч ружей и девяносто вражеских знамен. Было уничтожено восемьдесят тысяч человек и взято в плен девяносто тысяч. Военное противоборство с Францией довело до изнурения короля Испании, и он уже мечтал только о мире. Король Пруссии вступил в переговоры с Комитетом общественного спасения, и в жерминале была достигнута договоренность о временном перемирии. Князья империи, сохранившие свое достояние, устали от разрушительной войны, которая к тому же несла с собой дух демократии вместо того, чтобы сводить его на нет. Не последнюю роль при этом сыграло и то обстоятельство, что финансовые возможности императора к тому времени были весьма ограниченны.

И успехи французской армии, и критическое положение коалиционных государств, и сдержанность, с которой действовали республиканцы в Голландии, и их решительность в борьбе с анархией и террором, осквернявшими Францию, и разработка справедливой конституции, и, наконец, формирование стабильного, активного, но умеренного правительства – все это позволяет понять, почему угнетенные народы страстно желали Французской республике дальнейшего развития и укрепления. Свои чаяния о возвращении на свободную и независимую родину связывали с Францией и поляки. Они питали ненависть к преступлениям, которыми запятнали себя анархисты; они содрогались от ужаса, когда в эпоху Террора якобинской диктатуры реки крови залили землю Франции. Но когда они узнали, что республиканцы покончили с анархией, что Робеспьер уже на том свете и что новый конституционный режим при поддержке армии восстанавливает порядок и спокойствие во Франции, укрепляет ее могущество и ведет страну к мирным переговорам с самыми заклятыми врагами – тогда поляки и вовсе перестали сомневаться в широких возможностях французского правительства и его способности оказать содействие в деле восстановления Польши.