Кристин Коннелли - Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии

Наконец, к этому занятию, помимо всех социальных факторов, могло вынудить истощение природных богатств. Местами природа уже не могла обеспечить потребности растущего населения в древесине и пище. Началось разрушение экосистем, усугубленное изменением климата. Около 12,8 тысячи лет назад температура стала резко падать – примерно на семь градусов в год. В Северной Африке и Передней Азии внезапно кончился теплый и влажный период, длившийся двадцать веков, и начался другой – поздний дриас, принесший холод и засуху на целую тысячу лет.

Трагичность этих перемен иллюстрирует история натуфийской культуры в Иорданской долине. Здесь, в лесистой местности, четырнадцать с половиной тысяч лет назад натуфийцы основали первые постоянные поселения. Охоту и собирательство они сочетали с работой в небольших садах и огородах [164]. Но под воздействием их хозяйственной деятельности и климатических изменений растительный и животный мир обеднел, леса стали исчезать. В позднем дриасе люди бросили свои поселения и вернулись к кочевой жизни. Однако превратиться в прежних охотников-собирателей они уже не смогли. Изменились сама природа и их отношение к ней; их стало больше и у них появились новые технологии. Старая система ценностей коллективного общества вступала в конфликт с уже укоренившейся идеей личной собственности. Люди приспособились к суровым условиям: начали охотиться на тех зверей, которых не добывали раньше, и больше трудиться. Когда реки обмелели, а болота высохли, они спустились с холмов в пойменные долины, вероятно, взяв с собой семена любимых культурных растений. Затем, одиннадцать с половиной тысяч лет назад, температура на планете поднялась так же резко, как когда-то опустилась. Леса и водно-болотные угодья возродились, в них вернулись звери и птицы. И натуфийцы вновь поселились на своих прежних землях, но уже как землепашцы, а не садоводы.

В этой главе мы сосредоточимся на развитии сельского хозяйства в Европе, Передней Азии и Месопотамии десять – шесть тысяч лет назад. В этот период оно стало здесь господствующим занятием. С исторической точки зрения, это огромный срок. Столько же времени отделяет нас от строителей Стоунхенджа и египетских пирамид, и в два раза меньше – от Рождества Христова. В конце этого периода, примерно пять с половиной тысяч лет назад, в Египте и Месопотамии зародились культуры, которые до сих пор принято было называть первыми цивилизациями. Ведь от предшествовавших тысячелетий, когда люди занимались сельским хозяйством, не осталось никаких письменных памятников и монументальных сооружений. Современные археологические исследования понемногу исправляют эту несправедливость, и вырисовывается неожиданно сложная картина.

Признаки цивилизации (источники: Mithen 2003, Brooks 2006, Bogucki 1999, DeMeo 2006):

• сложная организация;

• централизованная власть и экспансионистские тенденции;

• развитие городов;

• монументальная архитектура;

• активная торговля;

• специализация производства;

• централизованные системы ирригации;

• социальная стратификация с выделением правящего класса;

• развитая религия с институтом жречества;

• налогообложение и накопление благ;

• профессиональная армия;

• письменность;

• бюрократический аппарат;

• изобразительное искусство;

• интеллектуальные науки.

Но были ли все эти культуры на самом деле цивилизациями? Ведь среди их реалий не было большинства из тех необходимых понятий, что перечислены выше – за исключением, пожалуй, активной торговли, специализации производства и развития городов, еще очень «неуверенного».

Впрочем, у термина «цивилизация» есть и другое значение: общество без варварства, жестокости и насилия. Согласно Краткому оксфордскому словарю английского языка, понятие «цивилизованность» предполагает порядок и стабильное управление в обществе, высокий уровень образованности, а также благопристойность и доброту намерений в отношениях в противоположность грубому, дикому и жестокому «варварству». Если следовать этому определению, то древние культуры земледельцев следует признать более цивилизованными, чем «цивилизации», пришедшие им на смену. Ведь согласно всем данным, они не вели кровопролитных войн и не содержали регулярных армий. Им было незнакомо рабство и социальное неравенство, и тем не менее они продолжали развиваться и совершенствовать методы ведения хозяйства.

Иными словами, в этих сообществах не было ни военщины, ни бюрократии, ни жречества, ни монополий на торговлю [165]. Ранние земледельческие культуры были цивилизованнее и многих современных нам «цивилизаций»: гитлеровской Германии, СССР при Сталине и маоистского Китая, не говоря уже о «демократических» капиталистических державах, с их бедностью, коррупцией и насилием. Поэтому, по нашему мнению, доисторические земледельческие культуры следует признать особой формой цивилизации.

Как бы там ни было, эти культуры распространились по огромной территории от Месопотамии до Северной Европы, и каждая жила своей жизнью. В ту пору не было ни централизованной власти, ни государственных религий, возникших впоследствии в Египте и Междуречье. Скорее, это была совокупность самостоятельных, мирно сосуществующих субкультур без какого-то общего центра. Археологам эти народы оставили немного: несколько дворцов, крепостей, городских стен, оросительных систем – и никаких письменных памятников. Наша же попытка понять древних людей основана на чрезвычайно сложном анализе еще более зыбких данных. Непросто избавиться от личных и культурных стереотипов, но мы все же постараемся нарисовать достаточно объективную картину [166].

Переход к сельскому хозяйству подготовил благодатную почву для множества перемен, и теперь эти ростки взошли. Множество важнейших изменений коснулось социальной организации, но они происходили не сами по себе. Они были частью грандиозного целого. Появились новые виды поселений (в том числе первые города), торговые пути протягивались на все более дальние расстояния, не заставляли себя ждать и изобретения. В религиозной жизни возникали новые верования и практики. На обширных пространствах Европы и Передней Азии скорость и направление этих изменений были разными, но прослеживались в них и общие тенденции, что позволило Риан Айслер назвать это партнерской культурой [167].

Вероятно, изменения в среде охотников-собирателей стали происходить одновременно с переходом к оседлой жизни. Прежние связи ослабевали, когда у людей появлялось чувство принадлежности к своей земле, возможность обладать земельными наделами и собственным имуществом. От этих мыслей было недалеко до желания сравнивать свою собственность с чужой, а отсюда – до конкуренции за материальные блага, которые давали вес в обществе и власть. Оседлое племя распадалось на семейные хозяйства. Это хорошо прослеживается по материалам раскопок древних поселений: они состояли из отдельных строений, каждое – с собственным очагом и погребом. В некоторых местах было принято хоронить покойных тут же, под полом жилища; таким образом по-новому осмысливалась связь с предками.