Родни Коллин - Теория сознательной гармонии

Затем началось самое поразительное время, совершенно не поддающееся описанию. В последний месяц своей жизни Успенский, ужасно слабый и больной, объехал весь юг Англии по своим знакомым местам, не ложась спать по целым дням, требуя от себя выполнения все более и более невозможных задач. Казалось, его усилия достигли величайшего крещендо, чтобы встретить момент смерти. В это время происходили многие вещи, которые мы называем чудесными. В тот месяц Успенский создал новый путь для своих людей и оплатил их долги. Затем, в самом конце, в одно странное утро он сказал: «Теперь вы должны перестроить все , с самого начала». Он умер 2 октября 1947 года.

За все это время (а затем и после его смерти) мне и многим другим совершенно иначе открылись весь смысл и цель нашей работы. Стало ясно, что до этого мы понимали все необычайно плоско и неполно. Демонстрацией сознательной смерти Успенский как будто показал, что именно в ней находятся все возможности.

Перестройка всего несет в себе огромное множество смыслов. Но в одном из смыслов она виделась необходимым дополнением к его «отказу от системы», который совершился за шесть месяцев до этого. Все должно быть отвергнуто, а затем создано заново – это верно как для отдельного человека, так и для системы в целом.

1 июня 1949 года

Люди начинают чувствовать, что нашим идеям необходимы все возможные средства выражения, и любому человеку нужны его собственные. Конечно, для каждого человека это выглядит так, будто он сам пришел к каким-то выводам, к некому пониманию. Но когда видишь, как многие, многие люди – живущие далеко друг от друга и никак не связанные – приходят к одной и той же точке зрения, то становится ясно, что это определенная фаза работы, некое развертывание того, невидимому началу чего мы стали свидетелями.

Поэтому иногда кажется, что самое главное теперь – создать и укрепить внутренние связи между всеми людьми Успенского и устранить все мешающие этому личные ложные понимания, чтобы та великая сила, которая должна работать через все целое, могла это делать.

5 ноября 1949 года

То, что совершил Успенский в свои последние дни, связывает нас всех воедино и дает возможность через понимание его понимать и друг друга. Это было действие такой мощи, что каждый оставленный им след сохраняет что-то из его свойств. Можно было чувствовать совсем близко события другого мира, не так как мы обычно предполагаем их очень далеко, но как очень близкие, проникающие в нас и во все, создающие нечто новое. Каким-то образом в то время Успенский смог взломать дверь между этим миром и другим – не только для себя, но и для всех тех, чьи жизни оказались связаны с его жизнью, кто имел к нему позитивное отношение. Именно в этот момент все стало не таким, как прежде, и оказались открыты те возможности, которые прежде были закрыты – как сильно мы ни старались их открыть.

18 ноября 1949 года

Новым началом для меня стала смерть Успенского. Ибо я уверен – я знаю – что тогда он на самом деле достиг того, о чем мы все говорили много лет, и в процессе этого установил связь с действительно очень высокой школой.

Детали – это уже другой рассказ, долгий удивительный рассказ, в котором для меня содержатся все указания, необходимые для продолжения работы. Я знаю, что с обычной точки зрения все это звучит фантастически и суеверно. Все, что я могу сказать – это что все изучавшееся нами эти годы никогда не было обычным, хотя мы и начали в конце концов убеждать себя в этом. В сущности, все, что говорилось о времени* и о высших уровнях сознания*, ведущих человека в совершенно другое царство времени, с возможностью движения сквозь него и над ним, и составляет полную теорию влияния Успенского в этом мире как сейчас, так и в будущем. Но теория – для тех, кому она нравится; только факт способен все изменить.

Если говорить о практической программе, то я основываюсь на двух главных «практических» инструкциях последних дней Успенского. Первое – то, что он сказал: «Я отказываюсь от системы». И второе – то, что он добавил позже: «Теперь вы должны начать снова с самого начала. Теперь вы должны все это перестроить». Я понимаю это как отказ от старых форм, достижение истины, которая лежит за этими формами, и создание новых форм для этой истины – от которых тоже в свою очередь однажды надо будет отказаться.

Отказ и пересоздание кажутся мне единственным способом сохранения той скрытой связи, которая существует за системой. Если человек цепляется за старое, оно мертвеет и превращается в окаменелость, и сам он внутри нее тоже.

Идея перестройки кажется бесконечной. Очевидно, для каждого человека перестройка будет иной, в соответствии с его знаниями и способностями.

Перестройка знания, его применение к той или иной области исследований, перевод на научный язык, на эмоциональный язык, язык изобразительного искусства, любой язык, какой вам нравится. Но главным образом, его перестройка внутри себя самого как руководящий принцип всей жизни. А это означает перестройку самой жизни человека – прошлого, настоящего и будущего, в памяти и на деле. И, самое главное, перестройку своих отношений с учителем и всего, что следует из пересечения с линией его жизни.

22 февраля 1950 года

Очень трудно передать то удивительное весеннее ощущение нового начала всего, стартовой точки нового, еще не испорченного пути, которое сейчас появилось в Мексике. Все растет, ширится, развивается; везде строительство – дома, дороги, фабрики, школы; и все люди полны огромного энтузиазма, какой-то оптимистической уверенности в чем-то, в возможности чего-то. Только вот чего именно – никто не знает. Но солнце светит, и страна молодая, и жизнь дешевая, и ожидается что-то хорошее. Мне это часто напоминает Англию «Кентерберийских рассказов» – те же толстые нувориши-бюргеры, хитрые и наивные в равной мере, такие же горячо идеалистичные молодые клерки, художники, писатели, такие же терпеливые и проницательные крестьяне, с грубоватым и невозмутимым юмором, который делает их мудрее всех остальных.

Новый год, кажется, принес смену акцентов в нашей работе. Нам приходится встречаться со многими столь разными людьми – от политиков до балетных танцоров и шахтеров – и с очень многими из них возникает естественная симпатия и взаимопонимание. Но все яснее становится, что для того чтобы эта естественная связь смогла развиваться дальше, необходимо с каждым говорить на его собственном языке, участвовать в реальной жизни каждого. Совершенно ясно, что здесь нельзя и не нужно основывать работу на формулировании какой-то интеллектуальной системы – хотя ясно и то, что у многих людей потребность в идеях здесь так велика, как это непредставимо в высокообразованной стране. Но все возможности находятся именно в реальной жизни – в строительстве, мелиорации, образовании, танцах, культуре возделывания земли. И когда идеи с высшего уровня приходят в эту пропитанную потом реальную жизнь в стране, где все должно быть переделано с самого начала, и показывают новый путь или новую модель, то интерес и энтузиазм людей достигают высочайшей степени. Так мы учимся, и нам нужно еще учиться и учиться делать все по-другому.