Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

Однако многим епископам не нравилась перспектива жить в Эфесе в неопределенности, вдали от своих родных мест, пользуясь незнакомой и негигиеничной пищей и водой. Это была территория нынешней юго-западной Турции в самый разгар жары, так что епископы стали вымирать в буквальном смысле этого слова. Следует также вспомнить, что в ту эпоху римский мир с его многочисленными банями и благовониями уступил место аскетическому христианству, самые святые и ревностные приверженцы которого из благочестия отказывались мыться. Монахи, особенно собранные в большом количестве, должны были пахнуть так сильно, что современный западный человек не мог бы этого перенести. Сторонники и противники Нестория смотрели друг на друга, задавая себе один вопрос: какая сторона сломается первой? Участникам стало казаться, что Иоанн прибудет в неопределенном будущем – как будто речь шла о Втором пришествии Христа.

Перспектива жить в Эфесе в неопределенности, вдали от своих родных мест, пользуясь незнакомой и негигиеничнойпищей и водой, не нравилась многим епископам. В самый разгар жары они стали вымирать в буквальномсмысле этого слова

Наконец, силы противников Нестория одержали победу, так что 22 июня собор был открыт, несмотря на отсутствие Иоанна. В нем участвовало 155 епископов, тогда как 68 прочих подписали прошение к Кириллу с просьбой не начинать без участия Антиохии. Однако большинство взяло верх. Они собрались в зале, где на главном почетном месте лежало Евангелие как знак присутствия Христа. Но практически собрание возглавил Кирилл, который действовал как от своего имени, так и от имени папы, который официально одобрил расследование дела Нестория. Как обычно, для укрепления своей позиции Кирилл щедро одарил всех нужных действующих лиц [226].

Однако законность заседаний собора вызывала сомнения, и дело было не только в том, что на нем не присутствовало большинство епископов Сирии. С одной стороны, папа передал собравшимся определенные полномочия, но с другой – действовал порядок, предписанный императором, и даже самые амбициозные церковные деятели признавали, что император весомее папы. Нельзя также было сказать, что здесь было сохранено равновесие между партиями противников и сторонников Нестория. Это не был честный поединок двух соперников, где каждый обладал законным статусом и где они могли бы открыто защищать свои позиции. Формально Несторий был уже отлучен от церкви, поскольку он не выполнил условия ультиматума, присланного ему папой в прошлом году. Следовательно, его слова ничего не значили и (во всяком случае, при жестком следовании правилам) он вообще не должен бы был заседать на соборе. Епископ Эфеса Мемнон уже закрыл свои церкви для сторонников Нестория, которые утратили статус добрых христиан [227].

Однако законность процедуры требовала присутствия Нестория и его сторонников, но он отказался явиться. По большей части Несторий и его друзья не участвовали в заседаниях собора, отказываясь признать его легитимность, поскольку на нем не было духовенства Антиохии и некоторых представителей церквей Запада. Они пытались представить собор как чистую самодеятельность отдельных епископов. Кандидиан также заявил свой протест и отослал жалобу императору.

Некоторое время борьба партий продолжалась в такой форме. Несторий сидел у себя дома со своими союзниками, куда к нему постоянно приезжали делегации от собора. Критики говорили, что он прячется за крепкими стенами под защитой вооруженных людей Кандидиана, как если бы Несторий вел войну с собором и со всем миром, но ситуацию можно было понимать по-разному, в зависимости от того, к какой партии ты принадлежишь. Сам Несторий уверял, что солдаты присутствуют не для запугивания заседавших епископов, но для его защиты. «Вокруг моего дома пришлось поставить солдат для охраны, чтобы они не могли применить ко мне насилие и лишить меня жизни!» [228]

Поскольку Несторий самоустранился, собором дирижировал Кирилл. Несторий сетовал: «Разве не ясно даже глупцу, что он вмешивался во все?» Кириллу помогали Мемнон, а также Ювеналий Иерусалимский, причем последний исполнял функцию заместителя главы собора. Это был рискованный ход, поскольку Ювеналий, хотя он и был патриархом, должен был подчиняться митрополиту Кесарии и антиохийскому патриарху. Однако он действовал на равных с «настоящими» патриархами. По иронии судьбы, в прошлом сам Кирилл спорил с Ювеналием, считая, что последний высказывает чрезмерные претензии на почетный статус Иерусалимского престола. Но в данном случае Кирилл имел в его лице ценного союзника [229].

Поскольку всем заправляли люди Кирилла, результат собора был предопределен. Секретарь Кирилла зачитал собору ряд обвинений, в том числе переписку александрийского патриарха с Несторием. Собор должен был решить, кто из них верен учению церкви, отраженному в писании и в решениях предыдущих соборов. Естественно, в данных условиях все поддержали Кирилла, после чего раздались крики: «Анафема Несторию!» Двое людей, которых считали друзьями Нестория, доложили о своих недавних беседах с ним. Первый, епископ Акакий, вызвал потрясение собрания, пересказав слова Нестория о том, что ребенка двух-трех месяцев от роду не следует называть Богом. Затем были зачитаны соответствующие отрывки из Писания и отцов церкви, которые подкрепляли точку зрения александрийцев [230].

Затем собор одобрил письмо папы об отлучении Нестория. Кроме того, собравшиеся отметили, что Несторий не принял их приглашения прийти и «не принял святейших богобоязненных епископов, которых мы к нему послали». Мы были вынуждены, продолжали они, исследовать его нечестивые мысли в его отсутствие. И, основываясь на всем этом, мы, «со многими слезами», поняли, что не можем не согласиться с приговором об отлучении. Несторий был лишен епископского сана. Под решением стояли подписи двухсот епископов (включая подписи за отсутствующих по доверенности). Нестория известили об этом письмом, где его фамильярно называли «новым Иудой» [231].

Когда 26 июня в Эфес прибыл Иоанн Антиохийский с восточными епископами, создалась еще более странная ситуация. Кандидиан сообщил ему обо всем, что происходило на соборе, сказав, что он пытался сделать все возможное, чтобы собравшиеся не спешили выносить окончательное решение. Иоанн пришел в ужас от случившегося и винил во всем происшедшем Кирилла. В качестве ответной меры он собрал другой собор из сорока трех епископов, на котором были низложены Кирилл и Мемнон. Иоанн совершил это не столько ради верности Несторию или его идеям, сколько из-за того, что прошедшие заседания собора показались ему насмешкой над тем, что должно быть. Сирийцы также – не без оснований – заявили, что на ход собора повлияло золото Кирилла. Однако они обсуждали не только его поведение, но и его богословие. Сирийцы потребовали от собора отречься от двенадцати анафематизмов Кирилла, которые с такой силой подчеркивали единство Христа с Богом. Как, вопрошали они, Кирилл может утверждать, что «Слово Бога» было распято во плоти? Феодорит Кирский заявил, что анафематизмы Кирилла сами содержат ересь – осужденные мнения Аполлинария и Ария. Ива Эдесский также пришел к выводу, что двенадцать анафематизмов «исполнены всякого нечестия… и противоречат истинной вере». Этот альтернативный собор не нравился жителям Эфеса, хранившим верность Мемнону: однажды, когда сирийские епископы шли в церковь, толпа забросала их камнями. Напряженность ситуации достигла наивысшей точки. Епископ Ива с горечью описывал эти дни такими словами: «Никто не осмеливался путешествовать из города в город или из одного края в другой, но каждый сражался со своим ближним, как если бы тот был врагом» [232].