Дэвид Годман - Жизнь с Раманой Махарши

Я изо всех сил пытался практиковать эту упадешу, когда работал, однако не могу сказать, что достиг большого успеха.

Когда я перебрался в Палакотту, то практиковать учения Бхагавана оказалось намного легче. Мой ум сделался намного спокойнее и даже тело стало меняться. Пока я работал в Раманашрамаме, в моем теле всегда было много жара. Из-за работы с известью тело пылало, а я усугублял проблему тем, что проводил на солнце большую часть каждого дня. Через несколько месяцев медитаций в Палакотту мой ум стал относительно спокоен и тих, а тело охватила чудесная прохлада. Со временем, через много лет практики, оба этих состояния стали неизменными.

Бхагаван часто навещал меня во время своих ежедневных прогулок в Палакотту. Однажды он зашел, когда я готовил себе еду, и поинтересовался, что именно я готовлю. Когда я сказал ему: «Только рис и самбар», он остался очень доволен. «Очень хорошо! – воскликнул он. – Простая жизнь – самое лучшее».

В другой из своих визитов он посоветовал мне приготовить чатни из зеленых листьев, называемых тирувакши. Еще раньше он несколько раз говорил мне, что цветы и листья этого растения очень полезны для тела. В один из его последующих визитов я угостил его этим чатни, прежде всего, чтобы показать, что следую его совету и готовлю чатни регулярно. Он попробовал немного, однако отклонил мою попытку предложить ему еще. «Это для твоей пользы, а не для моей, – сказал он. -

У меня достаточно еды в ашраме. Этот совет предназначен только для тебя».

Три раза мне удалось покормить Бхагавана в моем новом доме, дважды рисом и один раз чатни.

Один из садху, живший в Палакотту, увидел, что Бхагаван ест у меня дома, и шутливо заметил: «Еды, которую Бхагаван съел в ашраме, оказалось недостаточно. Поэтому он пришел к Аннамалаю Свами за мандапаппади».

Иногда я также предлагал Бхагавану дикие фрукты, росшие в Палакотту. Однажды я дал ему яблок с дерева, в другой раз – несколько плодов эландая, росших возле моего дома. Где-то через неделю после того как я угостил ими Бхагавана, я отправился в холл, чтобы получить даршан. После того как я простерся перед Бхагаваном, он сказал мне, что ашрам только что получил посылку из Северной Индии с очень сладкими плодами эландая.

Бхагаван угостил меня одним и шутливо заметил: «На прошлой неделе ты дал мне кислый эландай. Сегодня я даю тебе взамен сладкий». Бхагаван собственноручно дал мне этот прасад, пока ел. Это было очень необычно: когда он сидел в холле, прасад всегда раздавали его служители, а не он сам.

Хотя, за исключением особых случаев, мне больше не разрешалось есть в ашраме, Бхагаван продолжал время от времени давать мне еду из столовой. Однажды около восьми часов вечера я шел через задние ворота ашрама, когда увидел Бхагавана и Субраманиама, стоящих возле аптеки. Бхагаван попросил Субраманиама принести для меня немного еды.

«Когда Аннамалай Свами был здесь, – сказал он, – он любил авьял [57] . Сегодня авьяла приготовили много, гораздо больше, чем нам нужно. Пойди на кухню и принеси немного на тарелке. Мы угостим его прямо здесь».

Субраманиам принес авьял, и Бхагаван сам поставил его передо мной. Пока я ел, Бхагаван стоял рядом, освещая мою трапезу светом своего фонаря. Я пытался остановить его, говоря: «Лунного света вполне достаточно», но он не обращал внимания. Он освещал фонарем мою тарелку до тех пор, пока с нее не исчез последний кусочек.

На четвертый год моей жизни в Палакотту Бхагаван посоветовал мне ужесточить режим питания. «Каждый день, – сказал он, – тебе следует съедать только один кокос, горсть арахиса, одно манго и маленький кусок джаггери (коричневого сахара). Если свежих манго не будет в наличии, можешь есть сушеные». Бхагаван сказал мне, что эта диета очистит тело и поможет укрепить ум в Я. Еще он предупредил меня: «Поначалу у тебя будет диарея, но ты не волнуйся, эта проблема через несколько дней исчезнет».

Тогда же он сказал мне, что мне нужно сохранять мауну (молчание) и проводить как можно больше времени в медитации. Наставление хранить молчание было очень необычным: Бхагаван, как правило, отговаривал людей от обета молчания, говоря: «Важнее контролировать свой ум, чем свой язык. Какой толк в молчании, если не можешь удержать ум в покое?»

В течение нескольких недель следования такому режиму я похудел настолько, что стали выступать кости. Люди спрашивали меня: «Ты не ешь? Ты голоден? Тебе нужны деньги?» Чтобы избежать подобных комментариев, я полностью прикрывал тело одеждой и выходил повидаться с Бхагаваном только ночью. Тело мое стало таким худым, что у меня даже не было сил поднять ведро воды. Чтобы скрыть свое состояние, в течение дня я запирался в доме. Было слишком сложно избегать людей. Как только преданные узнали, что я храню мауну, они оставили меня в покое.

Большую часть своего времени я проводил в медитации на «я есть Я; я есть все». Во время медитации я часто ощущал, как некая энергия поднимается к моей голове. Не знаю, была ли это кундалини или какая-то другая энергия. Чем бы она ни была, она появлялась сама. Я никогда не пытался вызвать ее, как и не пытался как-либо ее контролировать. Эта медитация в сочетании с диетой и мауной дала еще один интересный побочный результат: мой лоб сделался очень сияющим, и, по всей видимости, все мое лицо стало лучиться светом. Несколько человек это заметили и сказали об этом.

Так я прожил около года. Затем однажды, внезапно и неожиданно, Бхагаван обратился ко мне в холле со словами: «Тебе больше не нужно следовать этим ограничениям в еде. Ты можешь есть обычную пищу и снова начать разговаривать».

Я не знаю, почему он выбрал меня для этой особой садханы, как и не знаю, почему позднее отменил свои указания. Все это было очень странно. Я не помню другого подобного случая, чтобы Бхагаван велел преданному вести такую жизнь.

В свои первые годы в Палакотту я регулярно навещал Бхагавана в холле. Обычно я приходил один раз утром и один раз вечером. В 1942 году, через несколько лет такой жизни, Бхагаван призвал меня прервать уединение.