Бонансинга Джей - Ходячие мертвецы. Вторжение

– Ты смотрела, не так ли? Ты ходила туда и снова смотрела на город.

– Боб…

– Что я тебе говорил?

– Я только…

– Что хорошего это даст сейчас? – Он сложил руки на груди и раздраженно вздохнул: – Лилли, девочка… Иди сюда на минутку, – указал он на темный закуток. – Иди, я хочу с тобой поговорить.

Боб вел ее мимо складных столов импровизированной столовой, мимо штабелей ящиков, где хранились их запасы консервов и сухих завтраков, мимо стоек с оружием и крючков, на которых висела зимняя и запасная одежда, мимо отгороженной занавесками «ванной» (люди справляли свои дела в ведре, после чего опустошали его в желоб, ведущий в канализацию), вел к углублению между ящиками напротив ржавой ограды с нарисованным ураганом. Тени вокруг становились глубже, когда неприятный запах могилы просачивался сквозь звенья цепи заграждения. Боб говорил настойчивым шепотом:

– Лилли, ты смущаешь этих людей.

– Боб…

– Мы не можем продолжать говорить об этом. Ты же видишь сама. Это неизбежный итог.

– Боб, дети заслуживают того, чтобы прожить нормальную жизнь, насколько это возможно, а это означает, что необходимо вернуть Вудбери. Мы можем это сделать, если вместе возьмемся за дело.

– Слишком рано.

Лилли ощутила приступ гнева.

– С ейчас — самое время, Боб. Стадо стабилизировалось, оно больше не увеличивается.

– Да, и меньше тоже не становится.

– Боб…

– Поставь вопрос на голосование, раз ты мне не веришь. И позволь каждому проголосовать, даже детям.

Она вздохнула и посмотрела через плечо на остальных. В пятидесяти футах от нее самые младшие из детей хихикали и плескались в огромной оцинкованной ванне. Глория сидела рядом на корточках в своих поношенных капри и высоких кроссовках и помогала близнецам Слокам и Лукасу Дюпре мыться при помощи губки и остатков моющего средства для мытья посуды.

Должность дизайнера интерьеров в их группе выживших тоже взяла на себя Глория. Ее последнее творение можно было увидеть в тусклом свете сразу же за ванной. Маленькую импровизированную гостиную обставили предметами, спасенными из «Капли росы» – гостиницы Вудбери: барные стулья, высокие столики, пластиковые цветы в жестяных банках, мишень для дартса и даже плакат с надписью: «ПИВО – ОТВЕТ… НО В ЧЕМ ЖЕ ВОПРОС?»

В данный момент Гарольд Стобач с семейством сидел за одним из этих столиков, пил растворимый кофе и возился с проводами и разводкой распределительной коробки одного из генераторов. Никто из этих людей не выглядел встревоженным или не на своем месте, как Лилли, но она шептала практически себе под нос:

– Боб, это же не выдвижение законопроекта… и у нас тут не заседание Конгресса.

– Что плохого в голосовании? Разве не с его помощью ты хотела управлять городом?

Она взглянула на него и испустила еще один горький вздох.

– Я не хочу сейчас в это углубляться.

– Ты говоришь, что не хочешь углубляться в обсуждение, как вернуть Вудбери, или ты не хочешь углубляться в проблему с голосованием?

– Я имею в виду, что не хочу проходить все это снова.

– Почему нет?

– Боб, эти люди не имеют представления о последствиях, которые неизбежны, если оставаться здесь.

– Это меньшее из двух зол, Лилли.

– Я вижу это иначе. Наверху у нас было хоть что-то хорошее. Хотя бы время от времени.

– Я не говорю обратного. Все, что я хочу сказать, – это место сейчас наш лучший выбор. Так не будет продолжаться вечно. Но пока у нас здесь есть все, что нужно.

Она иронично вздохнула.

– У нас есть еда и вода, электричество и гребаные бобы с рисом, но на деле у нас нет ни черта.

– Лилли, да ладно.

– Ничего, что имеет значение . – Она смотрит на него в упор. – У нас нет света, воздуха… земли, неба… свободы.

Боб покачал головой в притворном отчаянии, а кривая усмешка исказила его черты.

– Как ты можешь такое говорить? У нас полно земли – только посмотри вокруг.

– Очень смешно, Боб. Может, тебе стоит устраивать тут комедийные сеансы по пятницам и субботам. Ты просто пленишь аудиторию.

Он чуть склонил к ней голову, его улыбка померкла.

– У тебя снова вспышка клаустрофобии?

Еще один вздох, полный боли. Лилли был готова заслонить этого несдержанного старого медика от пули, готова умереть ради него, но иногда он просто сводил ее с ума.

– О чем ты меня спрашиваешь? Ты спрашиваешь, не хочу ли я поставить их жизни на кон, потому что меня время от времени трясет или болит голова?

– Я не говорил…

– Мы не можем оставаться внизу до бесконечности, Боб. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Большой, покрытой въевшейся грязью рукой он обнял Лилли за плечи – его прикосновение было одновременно нежным и уважительным.

– Слушай, я не говорю, что мы остаемся здесь, пока часы не пробьют вечность. Я лишь говорю, что мы останемся до тех пор, пока наверху не станет полегче. Прямо сейчас там мертвецов, как на центральном вокзале, и я не хочу терять больше людей, если ситуация к этому не вынуждает.

Она тяжело на него взглянула.

– Откуда ты знаешь, что когда-нибудь станет легче?

Он убрал руку с ее плеча, но ничего не ответил.

Лилли бросила взгляд на заграждение. В тени за оградой змеился одинокий толстый кабель большого сечения, питающий прямоугольный источник света, нацеленный на ряд цветочных горшков на полке. В фиолетовом сиянии любимые петунии Лилли торчали из почвы – тонкие, болезненные, словно сделанные из мятой оберточной бумаги. Она отказалась от своих цветов, а теперь каждый день смотрела, как они умирают. Она пробормотала:

– Откуда мы знаем, что они не останутся на тысячу лет? – Она посмотрела на Боба: – Может, теперь их присутствие нормально.

Он продолжал смотреть в пол, пожимая плечами и ничего не говоря. Она же глядела на него в упор.

– Но дело даже не в этом… мы здесь уязвимы, Боб. И дело даже не в риске нападения со стороны ходячих. Мы уязвимы для нападения со стороны людей.

Боб наконец-то поднял на нее глаза и выдал одну из своих патентованных ухмылок. Его голос снизился на октаву и прозвучал с самодовольной уверенностью:

– Кто, черт побери, в здравом уме и трезвой памяти побеспокоит нас здесь ?

Двое шли через лес, через плотную завесу листвы, через лучи света, проходящие сквозь тучи. Они моргали и щурились, будто сканировали деревья на наличие признаков приближения лагеря.

Они шли тихо и осторожно, и рукоятки пистолетов были плотно сжаты в их руках. На дуло каждого накручен глушитель, но патронов мало и их нужно поберечь. У них с собой также холодное оружие: у мужчины помоложе к ремню прикреплено мачете, а у того, что постарше, – двенадцатидюймовый охотничий нож в ножнах на бедре. Мужчины использовали ножи и для того, чтобы пробираться сквозь чащу, и для того, чтобы сносить головы сбившимся с пути ходячим. Им повезло в эти несколько часов, потому что они почти не встречали мертвецов. Стадо, судя по всему, объединилось к северу, и только несколько отставших тварей тащились по проселкам графства Меривезер.