Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Какой же все-таки нелепый, безумный заговор. И так при всякой аварии. Сполнер, видя перед собой плотную стену из лиц, истерически взвизгнул. Они замкнули его в кольцо – судьи и присяжные, которых он уже навидался вдоволь. Превозмогая боль, он принялся их подсчитывать.

Веснушчатый мальчуган. Морщинистый старик с запавшим ртом. Рыжеволосая женщина с ярко накрашенными губами и румянами на щеках. Старуха с родинкой на подбородке.

«Понятно, ради чего вы сюда сунулись, – думал Сполнер. – Как при каждом дорожном инциденте. Удостовериться, кому выжить, кому скончаться. Поэтому-то вы меня и подняли. Зная, что мне от этого крышка. Вам ли неизвестно, что оставь вы меня в покое – я бы выкарабкался. И так заведено издавна, стоит народу столпиться. Убивать этаким манером куда как легче. Алиби у вас наготове, объяснение проще простого: дескать, откуда нам знать, что шевелить пострадавшего опасно. Мы вовсе не собирались ему навредить».

Сполнер глядел на толпу снизу с любопытством утопленника, взирающего на прохожих, которые перегнулись через перила моста.

«Кто вы? Откуда взялись и как это в один миг тут очутились? Вы вечно встреваете целой толпой, загораживаете свет, отнимаете у полумертвого последний воздух, лишаете его крошечного остатка пространства. Попираете несчастных, чтобы ни малейшего шанса им не дать. Вы у меня все до единого наперечет».

Этот свой монолог Сполнер изложил как только мог вежливо. В ответ молчание. Лица все те же. Старик. Рыжеволосая женщина.

Кто-то подобрал его портфель.

– Чей портфель? – раздался голос.

«Мой! Там улики против всей вашей кодлы!»

Глаза впились в него. Поблескивают под взъерошенными волосами или из-под шляп.

Лица.

Издалека – вой сирены. Карета «скорой помощи».

Но по лицам – по тому, как они на него смотрели и что выражали, Сполнер понял, что уже поздно. Он прочитал приговор по лицам. Им он был известен.

Он попытался заговорить. Изо рта вылетели наружу обрывки слов:

– Кажется, я… я примкну к вам… Я, я… буду теперь с вами… в вашей компании…

Сполнер закрыл глаза в ожидании коронера.

Weird Tales

Март 1944

Это не более чем метафора. Когда думаешь о стиральной машине. А я в детстве хвостом ходил за матерью, и у нас была большая медная стиральная машина; стояло это чудо в полуподвале у моей бабушки, и сделано оно было из чистой меди – таких машин не производили потом долго-долго. Но цвета она была чудесного – медного. И я наблюдал, как мать два-три раза пропускала белье через барабан, а потом развешивала. Так что эта метафора была всегда у меня перед глазами, а когда ты думаешь о стирке одежды, то представляешь себе обычно, как стирают людей, не правда ли? Автоматическая стирка. Не сомневаюсь, что именно это и произошло. Однажды мне вспомнилась стиральная машина и мать за развеской белья, а через два часа родился на свет рассказ. [ «Таинственным историям»] он не был нужен, но они его взяли. В конечном итоге они взяли рассказ со мной вместе, а «Возвращение» отвергли. Слава богу.

По понедельникам в утренние часы на задней веранде что-то ухало и по всему дому дрожали старинные балки и скрипели стыки: начиналась стирка.

Белье лежало аккуратнейшими кучками, рассортированное, готовое отправиться в котел, где ходил вверх-вниз расшатанный механизм, издавая протяжное и-и-и-и-и о-о-о-оу, и-и-и-и-и о-о-о-оу, к которому добавлялся плеск воды. Это была электрическая стиральная машина, где исключались вибрации, где всплывавшее белье безжалостно топили плунжеры. Оно казалось живым: махало пустыми рукавами, дергало пустыми воротниками, показывало, без малейшего смущения, нижние юбки. Бешеное бурление продолжалось почти до вечера. Потом выстиранное белье выстраивалось рядами на проволоке под цветущей яблоней и за него принимался ветер.

В обязанности Малькольма Брайара входило приносить из погреба мыльную стружку, подбирать упавшие прищепки, а также помалкивать и стараться не поднимать пыль, чтобы не испачкались хлопающие на ветру простыни. Малькольм сновал по двору, повинуясь пронзительному голосу тети Оупи, но в глубине души возмущался против ее диктата.

И вот настал один из тех понедельников. Тетя Оупи, набрав в рот прищепок, протерла тряпкой ряды проволоки и собралась развешивать белье. Но Малькольм, воспользовавшись первым удобным случаем, удрал на чердак их старого дома на Оук-стрит, того самого, где жили его мать с отцом, пока не умерли.

Во дворе надрывалась тетя Оупи. Ее голос скрипел, как кухонный насос:

– Мэл! Эй, Мэл! Мэл!

Через дырочку в заросшем пылью чердачном окошке Мэл глядел вниз, обозревая свое королевство. Тетя Оупи крикнула снова:

– Мэл!

Мэл захихикал. Здесь ей ни за что его не найти. Здесь разбойничье гнездо. Чтобы войти, нужно постучаться и быстро-быстро шепнуть: «Во дворе береза, в пальце заноза!»

Его окружала коллекция предметов, собравшаяся за пятьдесят лет, что здесь жили и умирали люди. Все те лишние и нелишние принадлежности, безделушки, финтифлюшки, которые люди в течение долгих лет накапливали, раскладывали по полкам и наконец, когда в них отпадала нужда, засовывали куда подальше.

Мелкие кустарные игрушки детей, а ныне взрослых циников, успевших сами обзавестись потомством. Детские кресла, где собирается пыль и куксятся старые пауки, толстые и ленивые, которые редко берут на себя труд сплести порядочную паутину.

К вонючим стенам аккуратным рядом прислонены фамильные портреты: мама и папа, бабушка с дедушкой, прабабка и прапрадед, двоюродные братья и сестры, брат Малькольма Дэвид, не доживший до восьми лет.

Большой коричневый чемодан с металлическими защелками. Если увлажнить их дыханием и протереть, они вспыхнут, как внезапные медные звезды в ночи чердака. А если дернуть защелки, пасть чемодана разверзнется и тебе в ноздри хлынет застоявшийся запах нафталиновых шариков. И с ним другой – ни на что не похожий, присущий помещениям вообще.

Здесь Мэлу бывало лучше всего.

Внизу было совсем невесело: там находился старый, больной, похожий на бледное тощее насекомое дядя Уолтер; ноги его были вечно погружены то в кипяток, то в ледяную воду, изо рта пахло тухлым мясом. Характер тети Оупи сделался с годами несгибаемо строгим; как сковал ее фигуру корсет из китового уса, так сковал всю ее жизнь дядя Уолтер.

– Мэл!

Мэл прислушался. Внизу, в солнечном мире, не смолк еще зловещий гром стиральной машины. Напрягая слух, можно было уловить и сухой, отрывистый кашель дяди Уолтера, прочищавшего горло.

Порывшись в одежде, сложенной в старом чемодане, Мэл первым делом обнаружил свои детские вещи. Костюмчики, которые он носил, пока не отмерла эта часть его существа – зеленая, мелкая, необразованная. Рассматривая старые вещи, он как раз и задумался о смерти: трудно было поверить, что он когда-то обитал внутри их. Теперь, одиннадцатилетним, он не надеялся вернуть себе дни пискливого младенчества и удивлялся, что, будучи таким крохотным, вообще их пережил!