Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Это «что-то» относилось к мистеру Коберману. Дуглас прищурился. В голубом стекле мистер Коберман смотрелся по-особенному. Его лицо, костюм…

Но долго раздумывать Дугласу не пришлось. Мистер Коберман поднял глаза, увидел его, взмахнул, как для удара, тросточкой-зонтом, живо опустил ее и поспешил к передней двери.

– Молодой человек, – проговорил он, взбираясь по лестнице, – что это вы тут делаете?

– Просто смотрю.

– Смотришь, и все?

– Да, сэр.

Мистер Коберман стоял, борясь с собой. На лице у него серой проволокой выступили вены. Глаза походили на глубокие черные дырки.

Молча повернувшись, он спустился по лестнице, чтобы еще разок обойти квартал.

Дуглас полчаса играл на заднем дворе в песочнице. Около половины десятого послышался звон и грохот разбитого стекла. Дуглас вскочил. Было слышно, как через прихожую, а потом обратно в кухню быстро прошаркали домашние туфли бабушки. Бухнула снабженная пружинами дверь.

– Дуглас!

В руке у бабушки был старый ремень для правки бритв.

– Сколько можно повторять: не играй мячом об стену дома! Ох, ну хоть плачь!

– Я просто сидел вот тут, – запротестовал Дуглас.

– Ступай в дом! Полюбуйся, что ты наделал!

Большое цветное стекло громоздилось кучей радужных осколков на лестничной площадке. Венчал развалины баскетбольный мяч.

Не дав Дугласу времени заявить о своей невиновности, бабушка семь раз больно хлестнула его по заду. Дуглас вскрикивал и подпрыгивал, как выпрыгивает из воды рыба, но, приземлившись, получал новую порцию. Дикарский танец сопровождался старым как мир песнопением.

Много позже Дуглас лелеял свою боль в песочнице, запрятав свой разум в куче песка, как прячется в раковине устрица. Ему было ясно, кто бросил мяч и разбил цветное стекло. Человек в соломенной шляпе, с палкой-зонтиком, сидевший в холодной серой комнате. Да, да, да. На песок закапали слезы. Ну погоди. Погоди.

Шуршала метла, тоненько звякало стекло: бабушка подметала сверкающие осколки. Потом вышла через заднюю дверь и ссыпала их в мусорный бак. Стеклянные метеоры, голубые, розовые, белые, желтые, вычерчивали в воздухе яркие траектории. Вид у нее был расстроенный.

Когда она ушла, Дуглас вытянул себя из песка, чтобы взять и сохранить три кусочка драгоценного стекла: розовый, зеленый и голубой. Он догадывался, чем мистеру Коберману не угодили цветные стекла. Эти (Дуглас звякнул стеклышками) неплохо будет попридержать.

Мистер Коберман работал по ночам, а весь день напролет отсыпался. Он приходил домой в восемь часов утра, съедал легкий завтрак, прогуливался вокруг квартала, потом взбирался, не сгибая спины, по лестнице и затихал до шести вечера, когда спускался к обильному ужину вместе с остальными постояльцами.

При таких обычаях мистера Кобермана от Дугласа требовалось соблюдать тишину. Он же был шумным ребенком, и в нем, как нарыв, зрело недовольство.

В результате, стоило бабушке отлучиться к соседке, миссис Эдди, или в бакалейный магазин миссис Сингер, Дуглас выпускал пар, топая вверх-вниз по лестнице под стук барабана. Немалым удовольствием было также медленно скатывать по ступенькам мячики для гольфа. Затем он пристрастился носиться по дому в погоне за индейцами и спускать воду во всех трех туалетах подряд.

Прошло три дня, и Дуглас убедился, что жалоб на него не поступает. На четвертый день, когда бабушка ушла в магазин, он минут десять немудряще орал прямо у мистера Кобермана под дверью.

Только после этого Дуглас решился осторожно приоткрыть дверь комнаты.

Шторы были задернуты, помещение тонуло в полумраке. Мистер Коберман лежал поверх одеяла, в пижаме, грудь его тихо вздымалась. Он не шевелился. Лицо тоже было неподвижно.

– Эй, мистер Коберман!

Бесцветные стены отзывались эхом на мерное дыхание постояльца.

– Мистер Коберман, эй!

Стукая мячиком для гольфа, Дуглас двинулся вперед. Ответа не последовало. Дуглас крикнул. Но и тут не получил ответа. Мистер Коберман лежал, как болванчик из папье-маше, с закрытыми глазами, всем довольный.

– Мистер Коберман!

Дуглас бегло обвел взглядом комнату. На комоде лежали деревянные столовые приборы. Они подсказали Дугласу идею. Он выбежал и вернулся с серебряной ложкой. Поднес ее к лицу спящего и стал дергать зубцы.

Мистер Коберман моргнул. Завертелся на постели, недовольно бормоча и постанывая.

Отклик. Хорошо. Отлично.

Дуглас снова тронул вилку. От кошмара вибраций мистер Коберман дернулся, но пробудиться не смог. Видно было, что не сможет, даже если захочет.

Дуглас вспомнил о цветных стеклышках. Вынув из кармана розовый осколок, он посмотрел сквозь него на мистера Кобермана.

Одежда мистера Кобермана растворилась. Это было каким-то образом связано с розовым стеклом. Или с самой одеждой, поскольку она была на мистере Кобермане. Дуглас облизал губы. Он видел нутро мистера Кобермана.

И это было причудливое зрелище.

Поистине причудливое. И очень интересное.

Дуглас увлеченно вылупил глаза, но тут стукнула передняя дверь. Вернулась бабушка.

Разочарованный, он с невинным видом спустился по лестнице.

Когда прихожую оглашала медленная тяжелая поступь и в подставку со стуком опускалась тяжелая трость из красного дерева, это неизменно значило, что домой вернулся дедушка. Каждый вечер он являлся из своей газетной редакции в четверть шестого, незадолго до постояльца; из кармана черного пальто у него торчала сложенная собственная газета, там же находилась пачка мятной жвачки, используемой с очевидной целью испортить Дугласу за обедом аппетит.

Дуглас кидался обнять толстое брюхо – главный дедушкин щит в нескончаемой битве с житейскими невзгодами. Выглядывая из-за его края, дедушка кричал:

– Эй там, внизу, – привет!

Усевшись в большое моррисовское кресло и нацепив очки, дедушка принимался внимательно просматривать газету.

– Бабушка сегодня опять резала цыплят. Интересно было посмотреть, – сообщил Дуглас.

Дедушка не отрывался от газеты.

– Цыплят? Опять? Второй раз за неделю. Совсем оцыплячилась. Тебе нравится смотреть, как она их потрошит? Хладнокровный маленький живодер. Ха!

Дуглас ощутил, как глубинный взрыв смеха прокатился по громадным старым костям и отозвался эхом в коленной чашечке.

– Я просто любопытный, – отозвался Дуглас.

– Вот уж верно, – прогрохотал дедушка, хмурясь и кривя губы. – Помню тот день, когда на железнодорожной станции убило молодую женщину. Тебя это не смутило ни капельки. Подошел и давай разглядывать кровищу, и все прочее.

– Ну да, а почему не посмотреть?

– И тебя не тошнило? – Дедушка отложил газету.

– Нет.

– Да ты чудак. Притом неглупый. Таким и оставайся, Дуги-бой. Ничего не пугайся, никогда в жизни. Вокруг полно страхов, которых не стоит бояться. Трупы – это всего лишь трупы, кровь – это кровь. Единственное, чего следует бояться, мы создаем в собственных головах. Мы учим друг друга бояться. Учим определенной реакции на определенные стимулы. Смерть, например. На Востоке видят в смерти красоту и благородство. Но некоторые европейские культуры замутили воду, объявив смерть темным ужасом. Почему…