Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

В теплом плавном потоке солнечного света, схожем с бездонной ровной рекой, Джозеф и Мари взобрались на гору; косые голубые тени следовали за ними. Помогая друг дружке, они подошли к воротам кладбища, открыли голубую испанскую решетку и вошли внутрь.

Праздник El Dia de Muerte – День мертвых – отмечался совсем недавно: ленты, обрывки ткани и яркие блестки все еще свисали, подобно безумным прядям волос, и с воздвигнутых надгробий, и с вырезанных вручную и любовно отполированных распятий, и с гробниц, похожих на мраморные шкатулки для драгоценностей. Над холмиками из гравия в ангельских позах застыли статуи, на украшенных затейливой резьбой камнях – громадных, в человеческий рост – ангелы расправляли края своих одежд, а могильные плиты – широкие до нелепости – напоминали собой кровати, выставленные сушиться на солнце после ночной случайности. Внутри каждой из четырех стен кладбища в квадратные ниши были помещены гробы, снабженные мраморными табличками с высеченными на них именами и жестяными, дешевыми (ценой в один песо) изображениями вдвинутых туда мертвецов. Кое-где к портретам были прикноплены безделушки, особенно ценившиеся усопшими при жизни: серебряные брелоки, серебряные руки и ноги (или фигурки целиком), серебряные чашки, серебряные собачки, серебряные церковные медальоны, отрезки красного крепа и голубых лент. Попадались и раскрашенные маслом жестяные пластинки: на них ангелы возносили покойника на небеса.

Снова оглядывая могилы, Джозеф и Мари всюду замечали следы, оставленные недавним празднеством Смерти. Пятна застывшего воска на камнях – от горевших тут праздничных свечей. Увядшие орхидеи, прилипшие к молочно-белым камням наподобие раздавленных пурпурно-ярких тарантулов: обвислые и иссохшие, они сохраняли чудовищно развратный вид. Валялись тут и скрученные листья кактусов, побеги бамбука и тростника, мертвые дикие вьюнки, сохлые венки из гардений и бугенвиллей. Кладбище имело вид бального зала после разгульной ночи, откуда сбежали все танцоры, оставив после себя беспорядочно сдвинутые столы, россыпь конфетти, оплывшие свечи, ленты и несбывшиеся мечты.

Оба – Джозеф и Мари – недвижно стояли на безмолвном, прогретом солнцем кладбище, среди могильных плит и надгробий. В дальнем углу кладбища суетился какой-то человечек – невысокий, скуластый, с примесью испанской молочной светлокожести во внешности, в очках с толстыми стеклами, в черном пиджаке, серой шляпе, серых неглаженых брюках и аккуратно зашнурованных ботинках. Человечек в очках деловито расхаживал среди могил, очевидно наблюдая за работой другого человека в комбинезоне, орудовавшего лопатой. У очкастого коротышки под мышкой была зажата сложенная втрое газета, а руки он держал в карманах.

– Buenos diaz, señora y señor [18], – произнес он, обратив наконец внимание на Джозефа и Мари и подойдя к ним ближе.

– Это именно тут место для las mommias ? [19]– спросил Джозеф. – Они ведь и вправду существуют, так?

– Si [20] , мумии. Существуют – и находятся здесь. В подземелье.

– Por favor , – сказал Джозеф. – Yo quiero veo las mommias, si? [21]

– Si, señor [22].

– Me Espanol es mucho estupido, es muy malo , – извинился Джозеф.

– Нет-нет, señor. Вы прекрасно говорите! Сюда, пожалуйста.

Он повел Джозефа и Мари за собой между увитыми цветами надгробиями к могильному камню в тени стены. Это был большой плоский камень, лежавший вровень с гравием, на тонкой дверце висел замок. Его отперли, и деревянную заслонку со скрежетом отвалили в сторону. Открылось круглое отверстие, внутри которого ступеньки винтовой лестницы углублялись в землю.

Джозеф и шевельнуться не успел, как его жена поставила ногу на первую ступеньку.

– Постой, – сказал Джозеф. – Давай сначала я.

– Нет, ничего, – ответила Мари и начала спускаться вниз по спирали, пока совсем не скрылась в темноте подземелья.

Двигалась она осторожно: ступеньки были узкими – их ширины едва хватало даже для детской ступни. В темноте Мари услышала, как смотритель спускается вслед за ней, наступая ей чуть ли не на макушку. Затем тьма рассеялась, и они оказались в длинном беленом коридоре на глубине двадцати футов. Свет сюда попадал через геометрически правильные прорези, несущие религиозную символику. Длина коридора составляла пятьдесят ярдов, и слева он упирался в двойную дверь с высокими стеклами, на которой имелась надпись, запрещавшая вход посторонним. В правом конце коридора высилась груда каких-то белых палочек и круглых белых булыжников.

– О, да это же черепа и кости ног, – заинтересованно произнесла Мари.

– Это солдаты, сражавшиеся за отца Морелоса, – пояснил смотритель.

Они подошли к этому нагромождению поближе. Кости были аккуратно сложены одна на одну, будто поленья для костра, а сверху лежало множество голых черепов.

– Черепа и кости меня не волнуют, – сказала Мари. – С человеком они мало соотносятся. Почти совсем нет. Черепа и кости ничуть не страшные. Похожи скорее на насекомых. Или на камни, или на бейсбольные биты, или на голыши. Если ребенок подрастет, не подозревая, что внутри у него скелет, мысли о костях ему и в голову не придут, верно? Со мной так и было. На этих костях не осталось ничего человеческого. Нечему ужаснуться. Чтобы испугаться, нужно заметить перемену в чем-то знакомом. А тут ничего не менялось. Скелеты как скелеты, такими они всегда и были. Того, что изменилось, нет, а следов от перемены никаких. Занятно, правда?

Джозеф кивнул.

Мари совсем расхрабрилась:

– Ну что ж, давайте взглянем на мумии.

– Сюда, señora , – указал дорогу смотритель.

Он повел их по коридору от груды костей и, получив от Джозефа песо, отпер застекленную дверь и широко ее распахнул. Глазам Джозефа и Мари предстал еще более длинный, тускло освещенный коридор, по обе стороны которого стояли люди.

Эти люди ждали за дверью, выстроившись в длинный ряд под сводчатым потолком: пятьдесят пять вдоль левой стены, пятьдесят пять вдоль правой и пятеро в дальнем конце.

– Ну и ну, вот так штука! – вырвалось у Джозефа.

Мумии напоминали собой скорее предварительные заготовки скульптора: проволочный каркас, первичные наметки сухожилий, мышц, тонкого кожного слоя. Изваяния были незавершены – все сто пятнадцать.

Пергаментная кожа была натянута между костями, точно для просушки. Разложение тел не коснулось: испарились только внутренние соки.

– Климат такой, – объяснил смотритель. – Тела сохраняются долго. Из-за крайней сухости воздуха.

– И как долго они здесь находятся? – спросил Джозеф.

– Кто год, кто пять лет, señor , иные – десять, а то и все семьдесят.

При этой мысли нельзя было не растеряться от ужаса. Стоило только взглянуть направо – на фигуру, прикрепленную, как и прочие, к стене с помощью крюка и проволоки. Это был мужчина самого омерзительного вида, с ним соседствовало тело – очевидно, принадлежавшее женщине, во что поверить было просто невозможно. Далее помещался мужчина устрашающей внешности, а еще дальше – женщина с опечаленным лицом, словно она сожалела о том, что умерла и оказалась в столь неподходящем месте.