Лисса Прайс - Измененная

– Опять забыли ключ?

Я молча кивнула.

– Не сомневаюсь, что он найдется в машине. Ничего не желаете? – поинтересовалась она. – Я испекла ваше любимое печенье.

Мне хотелось избежать контактов с ней. У меня и так мозги спеклись из-за того, что весь вечер пришлось врать.

– Вы наверняка устали не меньше меня, – сказала я. – Не беспокойтесь обо мне. Ложитесь спать.

– Ладно. Доброй ночи, миссис Винтерхилл.

Она повернула в правый коридор, но тут же остановилась.

– Чуть не забыла! – сказала она. – Звонил Редмонд.

– Спасибо.

Кто бы он ни был.

Я смотрела, как она уходит по коридору к себе в комнату. Потом я обвела взглядом великолепный вестибюль. Мой старый дом – дом, где жила наша семья, – был достаточно неплох: скромное ранчо в Вэлли. Особняк Винтерхилл меня потряс. Я словно попала в прошлое или оказалась в каком-то музее. Старинный мраморный стол занимал центр вестибюля и служил основой для огромной композиции из белых цветов, которая привела бы мою маму в восторг. Их аромат усиливал мое ощущение головокружительного опьянения.

Я посмотрела на парадную лестницу из красного дерева, которая вела на второй этаж. Надо полагать, хозяйская спальня находится именно там. Я вцепилась в идеально отполированные перила и поднялась наверх.

Там, где лестница разделилась на две, я выбрала левую сторону и прошла мимо разнообразных портретов. На всех была одна и та же женщина – несомненно, миссис Винтерхилл – на разных этапах своей жизни. Она была неизменно красива: высокие скулы, прямой нос, ровный овал лица. Ее глаза следили за мной.

Я дошла до коридора второго этажа: он был неярко освещен настенными бра. Я повернула направо. С обеих сторон коридора оказались двери – и все они были закрыты. Живет ли здесь кто-то еще? Надо полагать, сейчас я это выясню.

Я открыла первую дверь справа, помахала рукой там, где должен был находиться сенсорный выключатель, – и свет зажегся.

Первая комната была похожа на гостевую: никаких личных вещей видно не было. Я выключила свет и заглянула в следующую комнату, которая оказалась комнатой для шитья. Дальше была спальня, явно оформленная для девочки-подростка. Я не знала точно, не обставила ли эту комнату миссис Винтерхилл для тинейджера-себя, или же там жила какая-то реальная девочка. Я почувствовала немалое облегчение, убедившись в том, что сейчас эта комната пустует.

Я пошла по противоположной стороне коридора. Первая дверь, которую я попыталась открыть, оказалась запертой. Я перешла к следующей – и за ней нашла то, что искала: спальню хозяйки дома. Кровать из черного дерева с балдахином стояла в центре комнаты. Балясины закручивались, как новогодние леденцы, и каждая заканчивалась когтистой лапой, сжимающей шар. Балдахин был из золотистой ткани, присобранной аккуратными складками. Покрывало в зеленую и золотую полоску было по углам украшено пышными кистями. В головах кровати высилась гора подушек.

Но самым лучшим в этой кровати было отсутствие какого бы то ни было мистера Винтерхилла.

Как меня ни манила постель, в первую очередь мое внимание привлекла часть комнаты слева от нее. Там оказалась область, где можно посидеть: шезлонг и маленький антикварный секретер. На нем обнаружилась плоская деревянная коробочка с инкрустацией.

Я ее открыла. Внутри оказался компьютер.

Я поспешно закрыла дверь на задвижку, бросилась назад к компьютеру, уселась за него и скинула туфли. Заметив желтый огонек, я помахала над ним рукой. В воздухе возник экран.

Если в Беверли-Хиллз отключалось электричество, это может объяснить потерю контакта с арендатором. Я посмотрела на новостные странички.

Там ничего похожего не оказалось. Я продолжила чтение, но в новостях ничего нового не было.

Я поискала маму с папой, надеясь, что их фотографии все еще где-то существуют. Я нашла одну: они были сняты на какой-то вечеринке. Я разглядывала ее, впитывая каждую деталь их лиц.

Понуро сидя в кресле, я почувствовала, что мои веки тяжелеют. Было уже два часа ночи.

Рядом с компьютером оказалась голографическая рамка с изображением миссис Винтерхилл. По краю шла гравировка: «Хелена Винтерхилл». Черты были теми же, что на настенных портретах, но этот снимок оказался более недавним. Хотя с виду ей было около ста, у нее сохранилась великолепная фигура, в которой ощущались изящество и сила.

– Хелена Винтерхилл, где ты?

Она молча мне улыбалась.

Я встала, сняла нарядное платье, повесила его на спинку кресла и заползла в постель в своем нижнем белье. Я представила себе Тайлера и Майкла, спящих в своей маленькой крепости.

Открыв утром глаза, я увидела над собой золотистый полог. Подо мной были шелковистые отглаженные простыни. Моя голова покоилась на мягчайшей подушке, а нежный запах кедра соединялся с ароматом жимолости, создавая в комнате невероятно успокаивающую атмосферу. Я определенно оказалась на территории принцесс.

Я выбралась из постели и взяла телефон арендовавшей мое тело женщины. Звонков из «Целей» не было. Не слишком ли я оптимистично настроена, рассчитывая как-то спасти положение?

Было девять утра. Наверное, сейчас Майкл несет Тайлеру воду для мытья.

Я прошла в ванную Хелены. Просторная мраморная площадка определяла место душа. Как только я подошла достаточно близко, с потолка водопадом полилась вода. Для регулировки температуры оказалось две сенсорных панельки. Я помахала ладонью перед красной пластинкой, чтобы сделать воду теплее. Скинув шелковое нижнее белье, я встала под водопад.

На мгновение мне стало стыдно, что я извожу такое количество воды. Всего на одно мгновение. Было невероятно приятно закрыть глаза и ощущать, как вода льется мне на голову. Я почувствовала себя обновленной.

Завернувшись в пушистое подогретое полотенце, я стала шевелить погрузившимися в ворсистый коврик пальцами ног, а тем временем теплые струи воздуха помогали мне высохнуть. Я вспомнила про листок бумаги, который Майкл вручил мне при прощании. Я засунула его в лифчик.

Только это было неделю назад. Лифчик был другой.

Я прошла к туалетному столику в спальне Хелены. Собиралась я проверять ящик с нижним бельем, но меня остановил листок бумаги, лежавший на столике.

На бумаге остались следы сгибов, по которым она была сложена. Это был мой карандашный портрет. Мое лицо. Я не помнила, чтобы я для него позировала, но стиль явно принадлежал Майклу. Значит, это тот самый листок, который он дал мне перед тем, как я ушла с Родни.

Видимо, Хелена нашла его в моем… в нашем… лифчике.

Я завороженно смотрела на рисунок. Он был прекрасный. Утонченный. И немного печальный.

Это нельзя было назвать точным изображением. Он позволил себе художественные вольности: например, одарил меня глазами двух разных цветов. Однако я восприняла это как очень чуткое осознание моего духа. Я не могла понять, в чем причина: в том, что Майкл необычайно талантливый художник? Или же это объясняется тем, что мы настолько тесно связаны?