Стефан Петручо - Дэдпул. Лапы

Видите, какая у меня память? Я был женат около четырёх раз, но даже под страхом смерти не вспомнил бы имя ни одной супруги. А вот эта ерунда крепко сидит у меня в голове – и я понятия не имею, откуда она там взялась.

Судя по всему, мяч летит прямо в карман между первой и третьей кеглей. Я могу безошибочно определить, когда он достигает цели, глядя на то, как улыбается Крастон – так широко, что на лице трескается латекс.

Вот только вместо стука кеглей я слышу… пронзительный лай.

О господи.

Зачем мне вообще придумывать сюжеты, если мир подкидывает мне такие истории? Это не Человек-шар. Это не герой. Это…

Окно в подвал пробить нелегко – в него вставлена металлическая сетка, чтобы отваживать незваных гостей. Но меня так просто не остановишь – ни в жизнь. Прежде чем разбитое стекло успевает рассыпаться по полу, я уже стою посреди дорожки.

Быстрый взгляд на кегли подтверждает ужасную правду.

У меня перехватывает дыхание.

Это не кегли, это щенки! Господи боже, это щенки! Он использует щенков вместо кеглей! Связал их ремнями на липучках! Матерь божья!

Правда, надо отдать Крастону должное: он выбил страйк. Все десять щенков валяются на полу и скулят – их уже почти засосал в свои недра пинсеттер. Я разламываю машину на части и вижу, что она удерживает в плену ещё двадцать малюток. Я выпускаю их на свободу – так быстро, что Крастон даже шелохнуться не успевает.

Когда я поворачиваюсь к нему, он всё ещё в шоке на меня таращится.

– Я не вовремя, говоришь? Так вот чем ты занят!

Я бью его в живот. Пресс у него крепкий, накачанный – наверное, сказались тренировки, – так что нет нужды сдерживаться.

– А как тебе это? – хук справа в челюсть.

– Скажешь, тоже не вовремя? – хук слева в подбородок.

Остатки латекса и искусственных волос сползают прочь. Передо мной не пенсионер, а здоровяк в самом расцвете сил. Но даже это не объясняет, почему он не падает после шестого удара. Потом я понимаю, что специально бил его под таким углом, чтобы он удержался на ногах. Видимо, даже моему подсознательному он противен.

Я на секунду прерываюсь. Карстон падает на пол.

Он пытается уползти. Его голос, даже искажённый болью, звучит на редкость брутально:

– Ты не знаешь, каково это!

Я кричу ему прямо в ухо:

– Сбивать щенков вместо кеглей? Не знаю и знать не хочу!

– Я не делал им больно!

Я напоминаю себе, что у всякой медали две стороны, и для разрядки пинаю его в бок.

– Ты связывал их, пропускал через пинсеттер и сшибал семикилограммовым шаром! Думаешь, это не больно?

– Я… я думал, им нравится!

Я сгребаю его за шиворот и поднимаю, чтобы мы оказались лицом к лицу:

– Нравится? Нравится?! Давай-ка я проделаю с тобой то же самое и посмотрю, как ты запоёшь!

– Ладно, ладно! Может, им и правда не нравилось. Но, клянусь, я не делал им больно… очень больно.

Я заношу руку для нового удара. Он поднимает руки и умоляет:

– Пожалуйста, не надо! Неужели у тебя никогда не было чувства, что ты обязательно должен что-то сделать, даже если все сочтут тебя психом?

Я прищуриваюсь:

– Убить подонка забавы ради, например?

– Ну… э-э-э… например, так, если угодно. Поверь мне, я не всегда таким был. – В глазах у него стоят слёзы. – Я был чемпионом, играл в серьёзных лигах. У меня было полно денег и трофеев, а ко всему этому прилагалась невеста. В тот вечер я был в одном фрейме от абсолютной победы. Я уже замахнулся, когда щенок какого-то мальчишки, который праздновал в том же клубе свой день рождения, выскочил прямо на дорожку. Я видел, что он бежит ко мне, но я уже стоял на старте. Мне не хотелось заново целиться, и я решил, что щенок увидит шар и отскочит в сторону, но потом… потом…

Он закрывает глаза и вешает голову.

– Меня вышибли из лиги. Девушка ушла от меня к футболисту. Я стал изгоем. Да, конечно, я пытался начать жизнь заново. И мне даже казалось, что у меня получилось. Но потом в один прекрасный день я запустил камнем в белку – и ни с того ни с сего почувствовал себя лучше. Вся боль, которая терзала меня, на время отступила. Но потом она вернулась, ещё сильнее, чем прежде, и я понял, как могу от неё избавиться.

– Ах ты бедняжка! – я отвешиваю ему ещё несколько тумаков, но вовремя останавливаюсь, не давая ему потерять сознание. – Один вопрос. Почему ты косишь под старика?

Весь в синяках, с выбитыми зубами, он, дрожа, пожимает плечами:

– Да не знаю, нравится просто.

Ну что ж, не мне осуждать людей за их имидж. Но щенки – это другое дело. Я поднимаю его, держа за халат, окончательно разбиваю ему лицо и отшвыриваю – с таким расчётом, чтобы он пролетел несколько метров, прежде чем упасть.

Я размышляю, как бы продолжить нашу милую беседу, как вдруг слышу за спиной какой-то шум. Вот чёрт! Я думал, что раскурочил пинсеттер, но он всё ещё работает. Всё это время, пока я забавлялся, бедные щеночки были в опасности!

– Быстро говори, как вырубить ток!

Крастон указывает на электрощиток. Я переключаю тумблер, и свет в подвале гаснет – но шум продолжается.

– Это должно было сработать, клянусь!

Шум становится громче. Настолько, что теперь уже очевидно: его источник – вовсе не машина. Это один из щеночков-кеглей, прелестный маленький бигль, наполовину зажатый в пинсеттере. Он топочет лапами по дорожке, как будто весит минимум тонну. Потом он падает и катится к нам, словно пушистая кегля. Ремни, которые придают ему форму кегли, лопаются один за другим, по мере того как щенок увеличивается в размерах.

Наконец он освобождается и встаёт на четыре лапы. Он до сих пор выглядит почти как настоящая собака, но злобный блеск в глазах его выдает. Будущий монстр встаёт на задние лапы, словно просит подачки. Лапы превращаются в ноги, совершенно не собачьи на вид. Из передних лап вырываются четырёхпалые руки. Грудь расширяется, рёбра трещат, не выдерживая напора. Висячие уши заостряются, как у гоблина. Морда, отмеченная всеми признаками благородной породы, вдохновившей создателя Снупи, пульсирует и превращается в пародию на свиное рыло. На лбу вырастают рога – они не очень большие, но из-за больших чёрных отметин бросаются в глаза.

Вы спросите, какого он цвета? Пара оттенков зелёного плюс чёрная маска вокруг глаз, как у енота.

Низкий потолок подвала не даёт монстру выпрямиться во весь свой пятиметровый рост, но он пытается. Корчась и выгибаясь, он издаёт глухой крик, в котором слышны отголоски космической бездны:

– Я Груто, пришелец из ниоткуда!

Из ниоткуда? Ну нет, этого я так не оставлю.

– Это какая-то отсылка к битникам? Или к песне «Битлз» – человек из ниоткуда, все дела?

Громила озирается с неподдельным удивлением.

– Где я? Как я сюда попал? Почему я ничего не помню?