Стефан Петручо - Дэдпул. Лапы

– Ты что, смеёшься?

Я передаю мальчишку в руки мужчине. Тот настолько выбился из сил, что с трудом его удерживает. Пожертвовав кошельком, он спасает мальчика от падения.

– Удачи с ним, приятель. Этот мальчишка – тот ещё кадр. Ну ладно, я пошёл. Меня ждут несколько мешков со щенками.

Пока я бегу навстречу уютному лесному мраку и собственному туманному будущему, мне не даёт покоя один вопрос. Может быть, стоило рассказать тому типу из органов опеки, что в роще лежат связанные родители? Но, в конце концов, разве у хороших людей может вырасти такой сын?

НА ЭТОЙ РАБОТЕя постоянно узнаю что-то новое. Вот сейчас выяснилось, например, что три мешка щенят – это чертовски много, особенно если тащить их на горбу. Им нужно место, чтобы бегать, есть и справлять нужду. Нужно какое-то просторное, надёжно защищённое помещение, способное вместить кучу игривых щенков и огромных монстров на букву «Г», в которых они могут превратиться.

Непростая задачка, знаю. Всё равно что искать по объявлениям в газете дом с Комнатой Страха.

И тут меня озаряет.

Нет, я не собираюсь вводить в повествование дурацкий каламбур и писать, будто меня озаряет свет фар от несущегося прямо на меня грузовика. Мне в голову правда приходит отличная мысль, которая сразу же заставляет меня ткнуть кнопку вызова на смартфоне.

– Хей-хей-хей, Престон! Где, ты говорила, находится та заброшенная лаборатория «Оружия Икс»?

– Я ничего такого не говорила. А что?

– Она в Канаде, да?

– Нет… но в чём дело?

Давайте немного перемотаем вперёд. В общем, она раскалывается. Вскоре я стою на пустынном пляже в восточной части Лонг-Айленда, скинув под ноги мешки с щенками, и любуюсь на маяк. Отсюда рукой подать до острова Плам – возможно, поэтому «Оружие Икс» и выбрало это место. На острове Плам расположен центр по изучению инфекционных болезней животных. Если верить сторонникам теорий заговора, именно там появилась на свет болезнь Лайма и спрятан целый арсенал биологического оружия.

Очень хитро с точки зрения канадцев построить секретную генетическую лабораторию рядом с американской. Если что-то пойдёт не так, будет на кого свалить вину. Вы никогда бы не заметили песчаный купол, возле которого я стою, если бы не знали, где его искать. Я бы дал вам координаты, но тогда мне придётся вас убить, а вы мне ещё пригодитесь – вдруг захотите купить сиквел? Солёный ветер с океана постоянно заносит вход песком, и его не отличишь от прочих дюн на этом негостеприимном пляже.

Я набираю код, который мне дала Престон, и дверь в ответ шипит. Я не знаю, зачем двери шипят. Может, это как-то связано с перепадами давления, а может, им просто надоело быть дверьми. Однако дверь открывается, хочет она того или нет, и я попадаю в холодную железную коробку, где едва хватило бы места для двоих. Я повидал достаточно, чтобы понимать: эта пародия на телефонную будку – ещё не вся лаборатория. И верно: как только я вхожу и затаскиваю внутрь щенят, дверь с шипением закрывается, и мы начинаем спуск.

Это лифт – и он движется так плавно, что совершенно невозможно понять, с какой скоростью мы едем и на какую глубину спускаемся. И музычка в нём, конечно, не звучит. Он плавно скользит вниз, словно шёлк по гладкому льду, и наконец останавливается. Мы в самом центре просторного помещения без всяких перегородок Почему без перегородок? Потому что многочисленные исследования показали, что производительность труда злых гениев повышается на двадцать процентов, когда все могут друг за другом приглядывать.

Помещение забито под завязку: трудно сказать, где кончаются стены и пол и начинаются бесконечные ряды супертехнологичных механизмов. Предметы словно перетекают друг в друга: условный стол переходит в условную лазерную пушку, условная пушка – в условную зарядку для планшета, и всё это наслаивается друг на друга в искажённой перспективе. Предметы кажутся ближе, чем на самом деле, и возникает чувство, что, куда ни повернись, обязательно на что-нибудь напорешься. А потолок усыпан светящимися бугорками, которые с равным успехом могут быть лампочками или глазами пришельцев.

А я ведь говорил, что всё это ещё и шумит?

Ах, секретная лаборатория, старая ты сучка. Ты пробуждаешь воспоминания – в кои-то веки не связанные со средней школой. История моего становления, конечно, не такая, как у всех моих дружков и подружек в разноцветных костюмчиках – меня не кусал радиоактивный паук, и волшебный молот в таинственной пещере я не находил, – но в моей жизни был момент, когда всё изменилось.

Я уже говорил, что рак в терминальной стадии меняет приоритеты: стать добровольцем в экспериментальной программе? Почему бы и нет? Шанс на выживание того стоит. Примерно так я и думал до того самого момента, как они начали скрещивать мои гены с генами мутантов. Забудьте всё, что вам говорили о смертельной боли: нет никаких искр, трещин и сгустков тёмной энергии, нет скрюченного тела и рта, разверстого в истошном крике. Подлинные страдания вовсе не так зрелищны. Представьте, что вас втискивают в узкие джинсы на четыре размера меньше, чем нужно, только эти джинсы сделаны из бритвенных лезвий, таких острых, что их даже невозможно разглядеть. Острая, режущая боль сначала обжигает кожу, потом пробирается глубже, пронзая мышцы и связки, и наконец доходит до внутренних органов и прошивает их насквозь – да так, что по оттенкам боли можно отличить один от другого.

Оттуда боль перемещается в кости – медленно-медленно, потому что кости слишком твёрдые. Когда она добирается до костного мозга, той мягкой субстанции, которая есть у каждого в костях, но о которой никто никогда не задумывается, – вот тогда-то и начинается настоящий ад. И когда ты думаешь, что каждый твой нерв кричит от боли и хуже уже не будет, – правильно, тогда становится ещё хуже.

Я кладу мешки на пол.

– Добро пожаловать домой, ребятки!

– Ребятки? Судя по запаху, это пара дюжин обгадившихся щенков.

О этот голос, знакомый и привычный, как разношенные тапочки! Сердце готово выскочить из груди (хотя, быть может, виной тому неудачная регенерация после драки). Я резко оборачиваюсь на звук. Рядом со мной, опираясь то ли на настольную лампу, то ли на лучемёт, стоит настоящая услада для усталых очей: слепая, тощая, хмурая старуха. Её густые седые волосы топорщатся на затылке, словно растрепанные перья хищной птицы. Квадратные чёрные очки сидят на ней как забрало. А её морщинистое лицо ещё раз сморщено и возведено во вторую степень сморщенности.

– Слепая Эл! Ты выглядишь точно так же, как при нашей последней встрече!

– Ты тоже, Уэйд. Как и весь мир. С виду он ничуть не изменился.