Джеймс Госс - Доктор Кто. Клетка крови

Третий фиксатор отключился. Сработала очередная сигнализация.

– Пожарная тревога, какая ирония, – хмыкнул 428-й. – В общем, вот вам моя последняя просьба. Задумайтесь, хорошенько задумайтесь о том, на кого вы работаете. Неважно, хотите ли вы как лучше. Вопрос в том, хотят ли они? – последний фиксатор сдался, и 428-й, задыхаясь, без сил рухнул на пол.

– Вы меня поняли. Осталось немного. Велите Оракулу начинать.

Бентли велела. Я почувствовал, как станция затряслась, когда включился движок Бакстера. В обычное время антигравы бы немного уменьшили тряску, но сейчас от них было мало толку.

428-й сел на пол, пытаясь отдышаться. Он помахал мне рукой. Я увидел это сквозь клубы дыма, заполнившие воздуховод.

– Так или иначе, – услышал я его усталый голос. – Можете считать это моим последним побегом, Управитель.

– Да, – я улыбнулся. – Спасибо вам, Доктор.

Он кивнул.

Кроме дыма и огня, на экране было ничего не разглядеть. Сирены продолжали реветь.

Астероид снова вздрогнул – Седьмой уровень рывком оттолкнулся от нас. Что-то загрохотало. Затем еще раз, посильнее. Через мониторы все наблюдали, как Седьмой уровень плывет прочь от Тюрьмы. Все, кроме меня. Я смотрел на лицо 428-го – умиротворенное, спокойное. Смотрел до тех пор, пока изображение камеры не вспыхнуло красным, а затем померкло.

На душе скребли кошки. Не зная, чем еще заняться, я присоединился к остальным. Седьмой уровень уплывал все дальше от Тюрьмы. На одном только движке Бакстера он вряд ли долетит до колонии или хотя бы до места, откуда колония сможет его вытащить. Но по крайней мере у всех, кто там находился, была надежда.

У нас же не было и ее. Кое-кто поаплодировал, но я ощущал, как улетучивается чувство эйфории. Отказ системы. До всех нас разом дошло, что мы остались умирать на куске разваливающегося камня.

Эх, если бы только 428-й был жив. Неважно, что он за человек – он мог бы нам помочь.

Мы наблюдали, как Седьмой уровень набирает скорость, выходит за пределы кольца спутников ТрансНета, минует подвес искусственной силы тяжести и направляется к Оборонной Станции, построенной, чтобы не пускать к нам посторонних. Когда Седьмой уровень плавно проплыл мимо нее, я в полной мере осознал, что они бросают нас одних.

Я умру на этом утесе. Но мы хотя бы сумели сделать это. Сумели дать им надежду.

В этот самый миг Оборонная Станция выстрелила и разнесла Седьмой уровень в щепки.

Оказаться взаперти в камере собственной тюрьмы было довольно странно.

Я много раз бывал в них, беседовал с заключенными, осматривал, чтобы убедиться, что в камерах есть все необходимое. Но я и представить не мог, что когда-нибудь меня посадят туда как узника.

Камера была очень тесной. Койка – слишком узкой и жесткой. Одеяло – чуть короче и тоньше, чем надо бы, а подушка походила скорее на плоскую картонку.

Все в камере было блеклым. Любой предмет, если взять его в руки и рассмотреть поближе, имел свой цвет. Но со стороны все сливалось в одну выцветшую серую массу.

Единственным ярким пятном была моя оранжевая униформа. Но даже этот цвет казался тусклым и грязным. Он годился лишь для того, чтобы выставить напоказ мою виновность.

И я действительно был виновен.

Мы стояли и смотрели, как взрывается Седьмой уровень. Это длилось довольно долго.

Кто-то в ужасе закричал. Уже потом, посмотрев записи с камер, я обнаружил, что это был я сам – первый, кто подал голос… Собственно, вот как все было:

Бентли: Управитель?

Я: Да?

Бентли: Упра… простите… Управитель. Сэр. По закону я обязана…

Я: Да. Продолжай.

Бентли: Управитель, по закону я обязана заключить вас под стражу. Необходимо провести расследование по поводу… по поводу…

Я: Массового убийства. Ведь именно это слово здесь уместно, так?

Бентли: По поводу смерти тех, кто находился на борту Седьмого уровня.

Я: Да. Да. Прости. Простите меня… Что я натворил? Это все я виноват.

Бентли: Управитель, я обязана напомнить, что в этом помещении ведется видеонаблюдение, и подобные заявления не…

Я: Да, да. Прошу прощения. Можно мне сесть?

Бентли: Боюсь, что нет. Вам требуется адвокат, Управитель?

Я: Наверное, тебе уже не стоит звать меня Управителем.

Бентли: Хорошо, сэр. Караульный, поместить Обвиняемого в камеру. У нас… у нас сейчас много свободных мест.

Никаких следов того, что здесь еще недавно жил кто-то другой, в камере не было – Караульный все тщательно вымыл и прибрал. Но это не особенно утешало – отчаяние и безнадежность прежнего жильца буквально витали в воздухе, заполняя и без того тесную комнату. Для моего собственного отчаяния едва хватало места.

Время от времени приходил Караульный и вел меня на допрос. Я потерял счет времени. Как долго я уже пробыл взаперти – несколько минут, несколько дней? Это не имело значения. Я начал замечать, что свет тускнеет, а в комнате становится душно. Я спрашивал, удалось ли им починить систему, но никто мне не отвечал. Никто вообще не обращал на меня внимания. Впрочем, что тут странного, я ведь больше не Управитель.

Лафкардио примкнул к тем заключенным, что решили остаться. Когда-то он был деканом юридического факультета в Университете, поэтому я попросил его выступить в роли моего адвоката. Из лазарета Лафкардио привели в камеру для допросов на встречу со мной. После пожара он все еще хрипел.

По закону разговоры обвиняемого с адвокатом приватны и не записываются. Вот протокол:

Я: Спасибо, что пришел, Лафкардио.

Лафкардио: Пожалуйста, Управитель, зовите меня 327-й.

Я: Я больше не Управитель.

Лафкардио: Да, я знаю.

Я: Ты можешь обращаться ко мне по имени. Я уже давно его не слышал.

Лафкардио: Ничего, сэр, меня и так вполне устраивает.

Я: Ты знаешь, в чем меня обвиняют?

Лафкардио: В том, что вы каким-то образом причастны к разрушению Седьмого уровня и гибели всех, кто был на борту.

Я: Это просто ужасно, я… если подумать… Это была идея 428-го…

Лафкардио: Вы пытаетесь обвинить в произошедшем 428-го?

Я: Нет, нет, конечно, нет. Просто… В общем, я сожалею. Очень сожалею о случившемся. Но я хотел как лучше. Ты ведь это понимаешь?

Лафкардио: Я понимаю, что вам так кажется.

Я: Нам нужно с этим разобраться. Нам с тобой. Да, система повреждена. Но 428-й был прав – здесь происходит что-то еще. Бентли правильно поступила, что попросила меня уйти с должности на время разбирательства, но мы с тобой должны все разрешить немедленно. Я обязан как можно скорее выяснить, что здесь творится.

Лафкардио: Ясно. То есть после всего, что случилось, вы собираетесь вернуться на пост Управителя? Думаете, это хорошая мысль?

Я: Ну, теоретически – нет… Но Тюрьме нужен Управитель. Больше, чем когда-либо прежде.