Аластер Рейнольдс - Дождь Забвения

– Не стоит. Я же знаю, что ты не настоящая.

– Я решила, что лучше явиться воочию. Ты же не против? По сравнению с тем, что я уже сделала с тобой, изменение восприятия – сущий пустяк.

– Кассандра, что тебе нужно?

– Поговорить обо мне и о тебе. О случившемся с нами и о том, как жить дальше.

– Я иллюзий не питаю. Ты взломала мой разум в Париже, чтобы спасти нас всех.

– И себя в том числе. Я не стану отрицать своего эгоистического интереса.

– А разве твои машины не могли бы спрятаться и подождать в безопасности, пока все не закончится?

– Могли бы, но моя личность не выжила бы долго без физического носителя разума. Любая личность – очень хрупкая конструкция.

Ожье пробрал холодок, когда она представила, через что пришлось пройти Кассандре.

– А сколько… – Она не смогла закончить вопроса.

– Сколько моего «я» уцелело? Больше, чем я надеялась, но гораздо меньше, чем желала. Я словно оставила урезанную копию своего «я» в бутылке и пустила по волнам. Ты разговариваешь с этой урезанной копией.

– А твои воспоминания?

– Машины способны записать и сохранить лишь малую часть памяти. Моя память кажется полной, но она тонка, поверхностна, словно это эскиз жизни, а не сама жизнь. В воспоминаниях нет текстуры, объемности. Я будто прочитала о них, а не испытала сама. Кажется, пережитое мной произошло с кем-то другим, о ком я слышала от кого-то. – Кассандра замолчала, потупившись. Затем проговорила уже спокойнее: – А может, жизнь вообще ощущается именно так. Беда в том, что я не помню, как ощущала жизнь до своей смерти.

– Ох, Кассандра, мне так жаль…

– Пойми правильно: гораздо лучше быть такой, чем мертвой. А когда мы разберемся с этой кровавой кашей, я попытаю счастья с мнемоническими архивами Полисов. Память можно восстановить по тамошним записям – если, конечно, они уцелеют.

– Надеюсь, уцелеют.

– Посмотрим. Главное, я пока жива. И за это тебе огромное спасибо. Ведь ты могла и не принять меня.

– А я могла? Что-то не припомню дискуссии.

Кассандра усмехнулась:

– Признаюсь, дискуссия была краткой. И пока машины штурмовали твой мозг, ты могла потерять пару-тройку секунд кратковременной памяти. Но поверь: ты дала разрешение. И благодаря этому я выжила.

– И спасла нас. А когда меня ранили и Флойд пришел на выручку, ты осталась со мной.

– Что еще я могла сделать?

– Удрать из моего тела… оставить меня в Париже. Я уверена, что твои машины продержались бы до появления подходящего носителя. В конце концов, ты могла сбежать в теле Флойда.

– Ты ошибаешься насчет нас. Я никогда бы не оставила тебя. Скорее погибла бы, чем осталась жить с таким грузом на душе.

– Спасибо.

– И ты спасла меня. После всего случившегося между нами рассчитывать мне было не на что. Ожье, огромное тебе спасибо! Надеюсь, нам обеим судьба преподала важный урок.

– Урок был нужен прежде всего мне. Я возненавидела тебя, услышав из твоих уст правду о себе.

– Тогда я вот что скажу: хоть и была готова свидетельствовать против, я восхищалась твоей преданностью делу. Ты по-настоящему горишь на работе.

– И едва не сгорела совсем.

– Главное, не осталась равнодушной. И была готова сделать хоть что-то.

– Нынешняя каша как раз и заварилась из-за неравнодушных людей, готовых сделать хоть что-то. Уверенных, что они правы, а все остальные ошибаются. Может, человечеству было бы легче, если бы таких людей было поменьше.

– Лучше побольше, но того сорта, какой нужен. – Кассандра вздохнула, переминаясь с ноги на ногу. – Ожье, послушай. Мы, в общем, подошли к главному. Все, что я сказала, – правда. Я на самом деле так считаю и чувствую. Но поговорить я с тобой хотела по другой причине. Ты должна выбрать.

– Что выбрать?

– Мою судьбу. Ты выздоровела. Больше нет необходимости держать меня в голове.

– То есть ты нашла нового носителя?

– Не совсем. Тунгуска принял бы меня, если бы мог. Но ему приходится обрабатывать столько тактической информации… Возможностей его мозга попросту не хватит еще и на возню со мной. То же самое относится к остальной команде. Но есть способ продержать мои машины в стазисе до тех пор, пока мы не вернемся в Полисы и не найдем подходящее тело.

– Ответь честно: насколько стабильным будет этот стазис в сравнении с твоим нынешним положением?

– Процедура консервирования вполне способна…

– Честно!

– Конечно, не обойдется без потерь. Определить их меру в точности невозможно, но они обязательно будут.

– Значит, ты остаешься со мной. Никаких «если» и «но».

Кассандра отбросила непослушный локон со лба.

– Я даже и не знаю, что сказать. Не ожидала такой доброты.

– От меня?

– От любого из ретров.

– Значит, мы ошибались обе. Будем надеяться, мы не единственные, кто способен найти взаимопонимание.

– Не единственные. Но и нам предстоит много работы. Когда разберемся с Ниагарой и вернемся на Седну, придется залечивать немало очень болезненных ран.

– Если к тому времени хоть кто-то останется в живых.

– Можно лишь надеяться, что война не перехлестнет через край. Если прогрессивные ретры и умеренные прогры смогут позабыть о разногласиях, тогда у всех появится надежда. Любой акт сотрудничества способен оказаться тем ярким примером, какой покажет дорогу остальным.

– Ты имеешь в виду наш пример?

Девочка кивнула.

– То есть я не хочу сказать, что навсегда поселилась в твоей голове. Но когда начнутся мирные переговоры, тот, кому могут доверять обе стороны сразу, окажется крайне важной фигурой.

– Стороны могут решить, что доверять нельзя никому.

– Да, есть риск, но я готова пойти на него, – сказала Кассандра, а потом отчего-то улыбнулась. – Да, Ожье, этого уж точно нельзя было предвидеть.

– Предвидеть чего?

– Начала прекрасной дружбы.

После долгих просьб Тунгуска сдался и позволил Ожье прогуляться по кораблю. Она была чисто вымыта, вполне бодра; голоса в голове перестали бубнить с прежней настойчивостью. Простыня из «умной» ткани плотно облепляла, скрывая то, что не принято демонстрировать в приличном обществе. А зеркальные поверхности показывали, что простыня вдобавок подчеркивает фигуру, сглаживая недостатки. Еще совсем недавно мысль о такой близости с машинерией прогров наполнила бы Ожье ужасом и отвращением. А сейчас, хотя Верити и пыталась вспомнить те прежние чувства, они не возвращались. Вопреки недавнему разговору с Кассандрой Ожье не оставляли сомнения: а вдруг машины тайком подправляют мысли? Или события последних дней и в самом деле заставили понять, что не все, исходящее от прогров, так уж плохо? А вообще, нужен ли ответ на эти сомнения – само по себе большой вопрос. Так или иначе, ненавидеть прогров из принципа Ожье уже не могла и не хотела. Осознала с изумлением, что потратила уйму душевной энергии, питая беспочвенный предрассудок. Стремление к пониманию и согласию было бы куда разумнее, хотя, конечно, ненависть подталкивает к делам и дает силы.