Конни Уиллис - Не считая собаки

Джим, похоже, покачал головой, потому что Элизабет сменила тактику.

– Не обязательно тащить их под бомбы. Можно в развалины сразу после налета – или, наоборот, в старый собор. Среди ночи, чтобы там никого не было. Пусть посмотрят на орган, на мизерикорды с «Пляской смерти», на детский крест пятнадцатого века – они поймут, что потерял Ковентрийский собор однажды, и не допустят этого снова.

– Лиззи… – начал Джим категоричным тоном.

Неужели она сама не знает, что ее предложение неосуществимо? Даже в старые добрые времена Оксфорд не пускал в прошлое туристов. Да и сеть не пускала.

Нет, знает, прекрасно знает.

– Ты не понимаешь! – произнесла она в отчаянии. – Это его убьет.

Дверь открылась, и в аудиторию вошел невысокий худосочный парень с азиатскими чертами.

– Джим, ты провел проверку параметров?..

Он застыл, глядя на Лиззи. Похоже, за ней половина Оксфорда бегала. Вторая Зулейка Добсон [58], не иначе.

– Привет, Сёдзи, – поздоровалась Лиззи.

– Привет, Лиз. Какими судьбами?

– Как там Перестраховщик? – вмешался Джим.

– Предсказуемо, – ответил Сёдзи. – Теперь его беспокоят сдвиги. В чем их функция? Откуда такие колебания? – Он заговорил с надрывом, передразнивая Ласситера: – «Прежде чем переходить к делу, необходимо учесть все вероятные последствия». Он не санкционирует новые переброски, пока мы не представим полный анализ рисунка сдвигов по всем уже совершенным, – закончил Сёдзи своим обычным голосом и удалился из поля зрения к компьютерам.

– Шутишь? – ужаснулся Джим, пропадая вслед за Сёдзи. – На это уйдет полгода. Мы тут корни пустим.

– Думаю, на то и рассчитано, – кивнул Сёдзи, усаживаясь за средний компьютер и начиная печатать. – Чем меньше перебросок, тем спокойнее. А почему шторы в сети опущены?

О внезапно материализовавшемся в баллиольской лаборатории путешественнике из будущего (равно как и из прошлого) никаких преданий не сохранилось. То есть либо меня не застукали, либо я ловко выкрутился. Я принялся срочно придумывать оправдание.

– Если мы будем сидеть тут сиднем, – возмущался Джим, – как прикажете развивать темпоралистику? Ты не объяснил ему, что наука строится на эксперименте?

Сёдзи забарабанил по клавиатуре.

– «Мистер Фудзисаки, – проговорил он с надрывом, не переставая печатать, – мы с вами не на лекции по химии. Это пространственно-временной континуум».

Шторы совершенно некстати поползли вверх.

– Я знаю, что континуум, – возразил Джим, – но…

– Джим, – перебила еще невидимая, но уже открывающаяся взору Лиззи, и оба повернулись к ней. – Ты его попросишь хотя бы? Это ведь значит…

И я оказался в углу книжного магазина «Блэкуэлл». Его темные панели и книжные стеллажи от пола до потолка не перепутаешь ни с чем, они попросту вне времени. На миг мне показалось, что я вернулся в 2057 год и от баллиольской лаборатории меня отделяет минутная пробежка по Брод-стрит, но осторожный взгляд из-за стеллажей показал, что не все так просто. За решетчатой витриной шел снег. А перед Шелдоновским театром стоял припаркованный «даймлер».

До двадцать первого века, похоже, далековато. Да и конец двадцатого еще неблизко, понял я, оглянувшись вокруг. Ни терминалов, ни карманных форматов, ни распечатки на месте. Только твердые переплеты, в основном даже без суперобложек, в синем, зеленом и коричневом коленкоре.

И продавщица, надвигающаяся на меня с блокнотом в руке и желтым карандашом за ухом. Скрываться в углу поздно – она меня уже заметила. К счастью, мужская одежда в отличие от женской с годами почти не менялась, речные блейзеры с фланелевыми брюками встречаются в Оксфорде и по сей день, вот только не в разгар зимы. Ладно, если повезет, сойду за первокурсника.

На продавщице было темно-синее узкое платье, которое Верити датировала бы с точностью до месяца, но для меня вся мода середины двадцатого – темный лес. Пятидесятые? Нет, подколотые карандашом волосы затянуты в тугой пучок, а на ногах – ботинки на шнуровке. Начало сороковых?

Тоже вряд ли, окна все целы, никаких затемняющих штор и мешков с песком у двери, да и продавщица довольно упитанная и цветущая для послевоенного времени. Значит, тридцатые.

Тридцатые – специализация Верити. Может, сеть по ошибке закинула меня в одну из ее прошлых перебросок? Или Верити тоже тут? Нет, невозможно. Мой костюм еще сойдет, но ее длинное платье с глухим воротом-стойкой и уложенные в высокую прическу волосы – ни в какую. Круг времен и мест, в которых она может оказаться, не вызвав диссонанса одним своим видом, получается довольно узким и, слава Богу, в основном цивилизованным.

– Вам помочь, сэр? – спросила продавщица, неодобрительно покосившись на мои усы.

Совсем про них забыл. В тридцатых растительность на лице не приветствуется? У Эркюля Пуаро вроде были усы?

– Вам помочь, сэр? – настойчиво повторила она. – Вы что-то конкретное ищете?

– Да.

Что спросить в «Блэкуэлле» в 1930 каком там? «Властелина колец»? Нет, это будет позже. «До свидания, мистер Чипс» [59]? Повесть вышла в 1934 году, но вдруг он еще не настал? Разглядеть дату на книжке квитанций у продавщицы не удавалось, а создавать очередной диссонанс, когда вокруг и без того континуум трещит по швам, желания не было.

– «Упадок и разрушение Римской империи», – перестраховался я. – Гиббона.

– Это вам на второй этаж, – указала продавщица. – Отдел истории.

Спасибо, на второй этаж мне не надо. Лучше держаться поближе к точке переброски. Что у них на первом? Через восемьдесят лет будут записки и метапроза, но сейчас вряд ли. «Алиса в Зазеркалье»? Нет, вдруг детскую литературу уже выделили в отдельное помещение.

– Лестница на второй этаж вот здесь, сэр, – показала продавщица вынутым из-за уха карандашом.

– А «Трое в лодке» Джерома у вас есть? – нашелся я.

– Сейчас посмотрю. – Она двинулась в конец зала.

– «Не считая собаки», – крикнул я вдогонку и, как только она скрылась за стеллажами, юркнул обратно в свой укромный угол.

Я смутно надеялся, что сеть будет открыта или хотя бы мерцанием обозначит скорую готовность, но среди подпирающих потолок книжных полок не наблюдалось даже намека на ее присутствие. И никаких подсказок насчет текущего года.

Я стал по очереди заглядывать на титульные страницы книг. 1904. 1930. 1921. 1756. Эх, беда с этой литературой. Она тоже вне времени. 1892. 1914. Без даты. Я перевернул страницу. И там тоже нет. Тогда я посмотрел на заглавие. Еще бы! Геродотова «История», которую профессор с полковником цитировали только вчера.

У входа звякнул колокольчик. Я осторожно выглянул из-за стеллажа, надеясь увидеть Верити. Но в магазин вошли три дамы в меховых палантинах и шляпках с фигурно заломленными полями.