Грег Бир - Город в конце времен

Но отступать было некуда.

– Это тебя зовут Пилигрим? – спросило дитя, и голосок ее был едва слышен поверх шороха моря.

– Да, некоторые именуют меня так. Но ответь: кем ты была?

Возможно, она являла призрак векторной истории, явившийся благодаря некоей лепте, дарованной мной сердито сверкающему морю, – например, отшелушившийся кусочек кожи, за годы странствий причудливо украшенный силами, что находились за пределами понимания простого Ремонтника.

– Я не просто была, я до сих пор есть, хотя у меня нет законченного имени. Шеняне завещали меня человеку, которого я зову Отцом. Он собрал меня из частей моря, как вот эти кусочки на берегу, и помог облечь их в тот образ, который ты сейчас видишь.

– Ты человек? – спросил я.

– В основном. Отец объявил меня восходящей к расе Gens Simia по линии Дев.

Впрочем, черты ее не вполне устоялись. В ней просматривалось множество грациозных возможностей, хотя ее не раздражала и не смущала такая сложность.

– Как нам следует представиться друг другу?

– У меня есть шенянское наименование, хотя оно немногим лучше полной безымянности.

– Кто ты еще помимо человека? – спросил я, стараясь тоном смягчить свою дерзость.

– Не знаю. Полибибл уверяет, что во мне содержатся элементы сил, которые некогда помогли скроить творение и увязать его противоречия. Шеняне отыскали их, собрали и поместили в это море, а Отец впоследствии заново открыл их и придал нужный облик. Как удалось ему вместить так много громадных идей в столь небольшую форму, я не знаю. А ты их видишь?

– Не могу сказать, что ясно вижу что-либо или кого-либо.

Она приняла целеустремленный вид – контуры ее заострились, – после чего принялась расти, поднявшись над векторным морем так высоко, что в несколько раз превзошла мой рост.

Я смотрел ввысь, очарованный этой пространственно-метрической наивностью.

– Должно быть, приятно чувствовать себя столь важной, являясь ковчегом славы творения, – пошутил я, щуря глаза на слепящий свет кольцевидного солнца.

– По большей части я вообще ничего не чувствую, – призналась она. – Хотя порой теряю контроль и пытаюсь исправить те или иные вещи, или привнести логику – скорректировать. По достижении зрелости я смогу управлять собой и приму надежный, твердый облик, подобный твоему. Наверное. Твоя форма приятна на вид. Так сказал Полибибл.

– Значит, тебя можно считать вознаграждением? Ты как бы подарок шенянских мастеров их подмастерью из расы Дев?

– Должна признать, что Отец проявляет великую привязанность ко мне. – Она уменьшилась и сейчас была лишь немногим выше меня, даже приобрела чуть больше зрелости. – Мне кажется, он хочет исследовать то, чем я стану.

Она обмакнула мысок ноги в векторное море: вдаль понеслись розово-красные волны, как если бы девушка обладала способностью оживить все, что было некогда утрачено.

– Если я останусь здесь, то шеняне не смогут или не захотят дать мне желаемое. Я превращусь в очередной заброшенный массив памяти, как это море. А затем… все оставшееся погибнет, когда и шеняне склонятся перед Хаосом.

Моя меланхолия улетучилась. Девушка излучала нечто новое, свежее – потенциал восторга, равного которому я никогда не испытывал. Ее визуальная роскошь, несомненно, обладала активными адаптивными свойствами, но кем может она стать для простого Ремонтника?

Она приблизилась и вытянула звездно-яркую руку.

– Полибибл говорит, что капитан корабля должен сам пригласить гостя в обратный вояж на Землю. И еще он говорит, что впереди ждет много опасностей. Решать тебе, Пилигрим.

Древние силы опалили мои глаза и кожу подобно пламени. Идея, которая некогда была сложной для осмысления историей и теорией – потерянная муза, сконденсированная и разбросанная под конец эпохи Яркости, – стояла передо мной, живая и реальная, пусть и полупрозрачная.

– Ты до сих пор напоминаешь бесплотный призрак, – сказал я. – Наверное, для тебя не нужно много места, да и вряд ли ты станешь активно потреблять единицы жизнеобеспечения.

– Я ничего не ем – пока что. Но все еще впереди. Может статься, я съем тебя, Пилигрим. – Сейчас она выглядела очень зрелой; глаза уверенные, глубокие, золотистые. – Может статься, я обрету свое подлинное имя на твоем корабле. Ты поможешь Отцу в его поисках.

К сей минуте я был уже влюблен более чем наполовину.

Уставшая донельзя – мысли путались в вещах, которые она не надеялась постигнуть, – Тиадба окинула взором товарищей. Все выглядели ошарашено, не в силах разобраться в тайнах и словах, находившихся вне границ их скудного опыта. Качнув массивной головой, Патун издал низкий, хрипловатый звук.

– Очень древняя повесть, – заметил он. – Не думаю, что хоть чему-то готов в ней поверить.

– Прочитала, как написано, – обидевшись, буркнула Тиадба.

– Да нет, я же не спорю, – примирительно сказал Патун. – Сколько путепроходцев, столько и историй. Я частенько задумываюсь о том, откуда вообще появились Эйдолоны и каким образом Ишанаксада стала такой, как она есть… а впрочем, существуют и другие повести, и, возможно, я попросту не ведаю всей истины.

– А мне кажется, в этом что-то есть, – смело заявил Нико. – Мы ведь еще будем читать книжки. Посмотрим, изменится ли эта история.

– Не знаю, меняются ли истории вообще, – возразила Тиадба, причем не в первый раз. – Возможно, меняется мое понимание.

– Не пора ли обучить нас старому алфавиту? – намекнул Денборд.

– Да, хорошо бы, – заявили Херца с Фринной к вящему изумлению Тиадбы.

– Ага, держи карман шире, – сказал Махт и широко зевнул.

– Если будет время, – поставил точку Патун. – Доспехи вот-вот закончат обновление.

Нечто вроде дремы – вряд ли это можно назвать сном – овладело Тиадбой впервые за все время после выхода из учебного лагеря. Она не знала, способна ли в этом месте видеть сны или обнаружить в себе некие странные воспоминания. Впрочем, отчего-то ей чудилось, что она находится в большой комнате, заставленной книжными полками, которые раза в два-три превосходили высоту полок на Ярусах. И еще она различила четырех женщин – крупных по ее понятиям, но кто она такая, чтобы выносить подобные суждения? Словом, она была маленькой, а они – рослыми. Женщины находились неподалеку и разговаривали – в их поведении читалась глубокая озабоченность.

Тиадба со всхлипом вышла из транса и, подняв лицо, обнаружила, что Патун снимает элементы доспехов с серебристых ветвей, чтобы собрать новые скафандры. Он крепил отдельные части конечностей к торсу, пользуясь небольшим сферическим инструментом на цветочном пальце. Увлекшись работой, он рассеянно дудел, извлекая последовательность нот, которую Тиадба не рискнула бы назвать мелодией. Заметив, что за ним наблюдают, Патун закончил текущую операцию, подмигнул девушке и коснулся кончика носа. Впрочем, за его внешним фасадом проглядывало беспокойство – если, конечно, допустить, что она научилась читать выражения лиц Высоканов.