Грег Бир - Город в конце времен

Услышав свое имя, с соседнего кресла поднялся пожилой мужчина и положил на центральный столик сегодняшний выпуск «Сиэтл уикли». Джек взял таблоид в руки, перелистнул страницы с обзорами последних достижений театра и кино – ни тем, ни другим он не увлекался – и задержал внимание на статьях про местные клубы и выступления музыкантов. Всегда в поисках новых, симпатичных мелодий.

Он успел прочитать полрецензии, посвященной формальному анализу творчества очередной группы, работающей в стиле фьюжн-ска-грейс, как вдруг слова на газетной полосе поехали влево. Голова Джека пошла кругом. Казалось, что-то зависло перед глазами: облако крупных, большекрылых насекомых, словно выхваченных из темноты слепящим лучом прожектора. Затем контуры насекомых расплылись, их смахнуло прочь, впечатало в картины, развешанные на стенах клиники – мимо стульев, мимо заваленного игрушками уголка для самых маленьких.

Забурлил аквариум, стоявший возле регистратуры.

Пузыри внезапно замерли.

На клинику обрушилась тишина.

Видеть он мог, только все силуэты скошены – кренятся, вращаются то сюда, то туда вокруг центральной точки, которая принялась разбухать и окрашиваться в цвета побежалости: от красного через синий к всевозможным оттенкам бурого и розового.

На него в упор уставилась пара широко распахнутых глаз, чье выражение он не мог прочитать. Непонятно, что это за лицо – слишком много незнакомых линий, – хотя ничего пугающего в нем нет. Неясно откуда, но Джек попросту знал, что это существо – человек? – был добр, обеспокоен и заинтересован в юноше.

Более чем.

Позади лица открылся длинный, сужающийся туннель, ведущий к неестественно резкому, явно искусственному свету. Джек почувствовал, что его собственная физиономия глупо обмякла, веки отяжелели.

Он опять уходил в сон.

Лицо: на редкость плоское, с приплюснутым носом, чей кончик украшал розовый пух; плотная рыжеватая шерсть, захватившая щеки; миниатюрные ушки.

Пока одна биологическая догадка сменяла другую, он нашел это лицо симпатичным, а затем – чудеса! – красивым. Тут же к этому чувству добавился еще один штрих: подспудный намек на заботу и печаль.

Более того, его собственная шевелюра изменилась – стала кустистой, торчит куцыми, жесткими волчками. Он попытался было взять губы и язык под контроль, но дело шло с трудом. Какие бы звуки он ни пытался издать, получался невнятный лепет. Джек осторожно потрогал уши и обнаружил, что на ощупь они напоминают шляпки садовых шампиньонов.

Самочка с розовым пятачком вместо носа изящной ладонью обтерла ему лоб и заговорила вновь. « Го-го-го, га-га-га» — ничего не разобрать, но звучит приятно. С таким же успехом она могла бы декламировать стихи – или петь. Зато с цветопередачей в поле зрения творилось что-то неладное. Он никак не мог решить, синяя она, бурая или розовая. А затем, словно расплывчатая картинка вдруг вошла в фокус, он разом переключился на новый лингвистический фрейм, сбросил старый, цвета повели себя нормально, а речь вернулась. Контроль за телом – по крайней мере за физиономией и ртом – стал более уверенным.

– Ты вернулся, – сказала она. – Как чудесно. Ты меня помнишь?

– Я… не… нет, – произнес он, отлично сознавая, что они оба говорят не на английском или любом ином языке, который ему доводилось слышать ранее.

– Что ты помнишь?

Он уставился на вогнутый потолок. Крупные крылатые насекомые – побольше ладони – ползали или просто сидели, поблескивая черными цилиндриками туловищ. У каждого на спине по букве или символу. Двигались они как бы в ногу, словно желая сформировать шеренги – и тем самым составить слова. Прочесть их он не мог. И все же обстановка вокруг была реальной – абсолютной, до цельной и неизменной убежденности.

– Получается, я не сплю? – спросил он.

– Не думаю. Во всяком случае, не с этой стороны. Не у нас.

– И давно я?..

– Тебя била дрожь, но недолго, меньше, чем… – Тут она употребила слово, которое он не смог ухватить и задержать, а потому оно упорхнуло.

– Где я?

– Не хочу показаться грубой, но у нас принят протокол. Мы сами его придумали. Твой телопарник немножко… э-э… – Очередное слово, явно насмешливое. – Он оставил послание… мне, правда, пришлось его слегка подправить. Чтобы ты разобрался, куда попал и чего нельзя делать.

Он никак не мог повернуть голову, поэтому она поднесла поближе квадратный кусок черного полотна, испещренный красно-желтыми, сверкающими письменами – трясоткань.

– Ничего не разберу, – сказал он.

– Я тебе прочитаю.

– Меня зовут… – Но он уже позабыл, кто он такой и где был раньше… до того как… Он попытался было встать, в теле тут же возникло покалывание, и он упал обратно.

Она ущипнула свое ухо, затем коснулась носа, выказывая сочувствие. А может, это означало улыбку.

– Это ничего. Давай для начала попробуем вот что. Похоже, ты появляешься здесь из эпохи, очень далеко отстоящей от нас. Если ты реален, а не просто один из фокусов Высоканов, то тебе надо знать кое-какие факты.

Она перевернула квадрат и зачитала сверкающие слова:

«Приветствую тебя, полярная противоположность! В последнее время мне что-то не везет, и, полагаю, ты этому виновник. Рассказывать особенно нечего, ты и сам все видишь. Я – член древнего племени, бедноватый, но предприимчивый. Если ты пришел из ближайшего будущего, не оставляй свидетельств о том, что нас ждет; я предпочитаю неведение. Если ты из прошлого, скажу лишь одно: часы перестали показывать время. Впрочем, жизнь у нас вполне счастливая – когда ведешь себя смирно. Ярусы умеют жестоко наказывать. Если ты из ближайшего прошлого и хочешь немного побродить и осмотреться, тогда заботься о моем теле – только смотри у меня, не вздумай флиртовать с хорошенькими сияниями! (При этих словах самочка фыркнула и ее лицо пошло морщинками и ямками.) Если хочешь, развлекайся на лугу, мы там драки устраиваем».

– Ну уж нет, – добавила самочка, остро взглянув на него. Помолчав, она продолжила:

«С момента твоего последнего появления случились кое-какие перемены. Мы отправляемся в поход. Вот и все, что я знаю. Хотя надеюсь, что узнаю больше».

Самочка с надеждой вскинула глаза.

– Грамотей… Понаписал, что мог… Ну как, что-нибудь прояснилось? Мы бы очень хотели, чтобы ты рассказал нам все-все-все… сколько можешь… что угодно…

Ее явно беспокоила возможная реакция на это послание, уже сейчас терявшееся среди вихря мыслей.

Я ее видел раньше. По это «раньше»… оно было до – или после – этого? Цепочка не складывается. Вспоминай же, Мнемозина!

– Я запутался, – с трудом выдавил он сквозь немеющие губы. – Если я останусь здесь… пусть ненадолго – придется многое освоить. Ты меня научишь?