Джек Макдевит - Полярис

Так продолжалось где-то три четверти часа. Но вот наконец я прошел через последний люк. Каменные стены сменились обшивкой, дерево которой превратилось в твердую, сухую, бесцветную массу. Пол был покрыт ковром, но магнитные башмаки все равно оставляли на нем дыры. Я подошел к нескольким двустворчатым дверям, одна из которых была открыта. Войдя в нее, я с радостью увидел, что нахожусь на самой станции. Вместо люков по обеим сторонам коридора начали появляться двери. Открыть их было нелегко, но через некоторые все же удалось пробиться. В одном из помещений был оборудован тренажерный зал с беговой дорожкой, брусьями и еще несколькими снарядами. В другом я обнаружил пустой бассейн с сохранившимся трамплином.

Еще два были заполнены шкафчиками и скамейками. В каждом имелся душ.

Оказавшись возле лестницы, я всплыл на следующий уровень, выходивший в вестибюль. По одну его сторону тянулась длинная изогнутая стойка, а по другую – ряд магазинчиков с пустыми полками и столами. У стены плавали гаечный ключ и молоток. Они забыли инструменты, но забрали личные вещи. Мне уже доводилось видеть подобное прежде, – казалось, будто люди откровенно хотели отомстить потомкам. Любой из владельцев этих лавок мог обрести бессмертие, всего лишь указав свое имя и оставив товар.

Отсюда расходилось несколько коридоров. Снова магазины, снова двери. Я вошел в один из жилых номеров. К палубе был привинчен стол, у стены плавали два стула и подушка. Все давно высохло и потрескалось.

Кроме них, посреди комнаты парили осколки стекла и какое-то электронное устройство, похожее на музыкальный инструмент.

За соседней дверью все было иначе: мебель, привинченная к полу, старая, но не древняя ткань. Не отель «Голамбер», но жить можно. И кто-то здесь жил – совсем недавно. В углу стоял относительно современный комод. В невесомости плавали только кофейная чашка, ручка и салфетка.

Я подошел к письменному столу. Все четыре ящика оказались пусты. Освободив стол от болтов крепления, я взглянул на заднюю стенку и увидел табличку с надписью, сделанной стандартным шрифтом: «Изготовитель: „Кросби Ворлдвайд“».

Я вышел на связь с Чейз.

– Вряд ли ты меня сейчас слышишь, дорогая, – сказал я, – но, кажется, мы нашли то, что искали. Именно тут они жили.

Наконец-то, с нескрываемым удовлетворением подумал я.

Чейз, конечно же, не ответила.

Оставалось сделать лишь одно – подключить генератор, подать в цепь питание и проверить, откроет ли мой ключ один из замков.

– Ни шагу дальше, Бенедикт, – послышался голос в моем шлеме. Я заметил какое-то движение в дверях слева. – Честно говоря, я надеялась, что ты не зайдешь так далеко.

Вспыхнул еще один фонарь, ослепив меня, но я все же различил женский силуэт. Она держала в руке пистолет военного образца – из тех, что могут проделать в стене большую дыру. Я настолько увлекся поисками, что сунул скремблер в карман. Впрочем, он был бессилен против ее пушки.

– Выключи фонарь, – спокойно велела она. – Хорошо. Теперь медленно повернись кругом, не делая резких движений. Ты меня понял?

Она стояла в дверях, в белом скафандре с нашивкой Конфедерации на рукаве. Лица не было видно из-за шлема и яркого света. Оружие она держала в левой руке.

– Да, – ответил я. – Понял.

– Выпрями руки перед собой, чтобы я могла их видеть.

Я подчинился.

– Как долго ты ждала, Тери?

– Достаточно долго.

Мне никак не удавалось как следует ее разглядеть.

– Или лучше называть тебя Агнес?

В радиоканале слышалось ее дыхание.

– Ты уже все выяснил?

– Нет. Я не понимаю, как Мэдди Инглиш могла пойти на убийство. Это ведь ты убила Тальяферро?

Она не ответила.

– Он собирался поговорить с Чейз. Предупредить ее насчет тебя. Я прав?

– Да.

– А Тальяферро собирался рассказать ей, кто он такой на самом деле? И раскрыть всю операцию?

– Он пообещал, что не станет этого делать. Но я не могла ему доверять.

– Слишком велик был риск.

– Да. Мы могли потерять все. – Она шагнула в комнату. – Но тебе все равно не понять, о чем я говорю.

– А ты проверь.

– Знаешь, Алекс, мне кажется, что я очень хорошо тебя узнала.

– Ты для меня загадка, Мэдди.

– Неудивительно, – грустно улыбнулась она. – Послушай, я не хотела никого убивать.

– Знаю. Поэтому, заложив бомбы, ты предупредила разведку, когда…

– Да, верно. Я пыталась сделать как лучше. И никогда никого не убила бы, если бы могла этого избежать. Особенно Джесса. Но на карту было поставлено слишком многое.

– Что именно, Мэдди?

– Ты знаешь, кем я стала.

– Да. Всегда двадцатипятилетняя. Пожалуй, не так уж и плохо.

– От этого взгляд на многие вещи меняется. – Она долго молчала, затем продолжила: – Пойми меня правильно, Алекс. Я бы не стала колебаться…

– Конечно не стала бы. И все же ты испытала душевную боль, столкнув Тома Даннингера с обрыва на Уоллаба-Пойнте.

– Это был не Том Даннингер. Это был Эд. А может, и нет. Я теперь сама не уверена.

– Что там случилось?

– Я не сталкивала его с обрыва.

– Что случилось, Мэдди?

– Я любила Эда и никогда не причинила бы ему вреда. Никогда.

– Ты его любила? Ты его предала.

– Ты снова говоришь о Даннингере. Это разные люди. В Вальпургисе, когда он был Эдди Криспом, я его любила. И до этого, в Хантингтоне, и раньше, на острове Памяти. Подходящее место – остров Памяти.

– Что с ним случилось?

Я имел в виду – на Уоллаба-Пойнте, но она ответила на другой вопрос:

– Он никогда бы не сдался. Доставленный сюда с «Поляриса», он все равно бы не сдался.

– Не согласился бы прекратить свою работу?

– К тому времени уже было слишком поздно. Он успел провести последнее испытание. С помощью наноботов.

– Ввел их в свой организм?

– Конечно. Как же еще? – Мэдди взмахнула пистолетом, чтобы я вышел на середину комнаты. – Они провели здесь четыре месяца и все это время видели, что он постоянно молодеет. Когда я прилетела сюда на «Бэбкоке», чтобы их забрать, я не поверила своим глазам.

– Он превратился в юношу?

– Ну, не совсем так. Но все равно я бы его не узнала.

– Значит, Боланд реконструировал его личность?

– Да. Чек стер ему память, дал новую личность, нашел работу. Мы наблюдали за ним по очереди, желая убедиться, что с ним все в порядке.

– Но вам ведь приходилось временами перемещать его с места на место, потому что он не старел?

– Да. Он этого не понимал из-за ложных воспоминаний, вживленных Боландом. Но каждые восемь лет приходилось делать все заново: отнимать у него память, превращая его в другого человека.

– До чего жестоко. Тебе так не кажется?

Фонарик дрогнул.

– Мы его убивали, снова и снова. В этом суть стирания памяти. Твоим телом завладевает другой, а ты исчезаешь навсегда.