Роберт Шекли - Лабиринт Минотавра (сборник)

– За что?

– За убийство.

– Аборигена?

– Черта с два, – с отвращением ответил Тайлер, – кому какое дело до этих вонючих аборигенов! Стэк убил человека ! Он убил Бартона Финча, своего собственного компаньона, Финч еще жив, но вот-вот кончится. Старый док сказал, что он не протянет и дня. Суд присяжных признал Стэка виновным в убийстве Бартона Финча, в том, что он сломал ногу Билли Редберну и два ребра Эли Талботу, что он разнес салун Мориарти и вообще постоянно возмущает спокойствие поселка. Судья, то есть я, приговорил его повесить, и как можно скорее. Выходит, сегодня к полудню, когда ребята вернутся с дамбы, где они сейчас вкалывают, его и повесят.

– Когда был суд?

– Сегодня утром.

– А убийство?

– Часа за три до суда.

– Быстрая работа, – заметил Кромптон.

– Мы здесь, в Кровавой Дельте, зря времени не теряем, – с гордостью констатировал Тайлер.

– Я так и понял, – сказал Кромптон. – Вы даже вешаете человека до того, как его жертва скончалась.

– Я же сказал, что Финч вот-вот отдаст концы, – повторил Тайлер, и глаза его сузились в щелочку. – А вы тут потише, не вмешивайтесь в дела правосудия Кровавой Дельты, иначе вам самому не поздоровится. Нам ни к чему все эти адвокатские штучки-дрючки, мы и сами разберемся, кто прав, а кто виноват.

– Оставь его, пойдем отсюда, – испуганно пролепетал Лумис.

Кромптон не обратил на него внимания.

– Мистер Тайлер, Дэн Стэк – мой сводный брат, – сказал он шерифу.

– Тем хуже для вас, – сказал Тайлер.

– Мне в самом деле необходимо увидеться с ним. Всего на пять минут. Чтобы передать ему последние слова его матери.

– Ничего не выйдет, – сказал шериф.

Кромптон порылся в кармане и вытащил замусоленную пачку банкнот.

– Всего две минуты.

– Ну, может, я и смогу… А, черт!

Проследив за взглядом Тайлера, Кромптон увидел толпу людей, шагавших к ним по пыльной улице.

– Вот и парни идут, – сказал Тайлер. – Теперь уж точно ничего не получится, даже если бы я захотел. Но вы, пожалуй, можете посмотреть, как его будут вешать.

Кромптон отошел в сторонку. Их было человек пятьдесят, и к ним подтягивались все новые и новые люди. Все как на подбор жилистые, сухощавые, битые жизнью – таким палец в рот не клади, – и почти у каждого на лице усы и пистолет за поясом. Они перебросились несколькими словами с шерифом.

– Не делай глупостей, – предупредил Кромптона Лумис.

– А что я могу сделать?

Шериф Тайлер отворил дверь амбара. Несколько человек вошли туда и вскоре вернулись, волоча за собой арестанта. Кромптон не мог разглядеть его – толпа сомкнулась вокруг Стэка.

Кромптон шел за толпой, тащившей осужденного в другой конец поселка, где через сук крепкого дерева уже была перекинута веревка.

– Кончай с ним! – орала толпа.

– Ребята! – прозвучал сдавленный голос Стэка. – Дайте мне слово.

– К чертям собачьим! – крикнул кто-то. – Надо с ним кончать!

– Мое последнее слово! – возопил Стэк.

Неожиданно за него вступился шериф.

– Пусть говорит, ребята. Это его право, право приговоренного к смерти. Давай, Стэк, только не тяни особенно.

Стэка поставили на фургон, накинули ему на шею петлю, другой конец веревки подхватила дюжина рук. Наконец-то Кромптон увидел его. Он с любопытством уставился на этот столь долго разыскиваемый сегмент его самого.

Дэн Стэк был крупный, крепко скроенный человек. Его грубое, изрезанное морщинами лицо несло на себе следы страсти и ненависти, страха и внезапных вспышек ярости, тайных пороков и затаенных горестей. У него были широкие, будто вывернутые ноздри, толстогубый рот с крепкими зубами и узкие вероломные глаза. Жесткие черные волосы свисали на пылающий лоб, горящие щеки заросли черной щетиной. В его облике явственно проступал холерический Дух Воздуха, вызванный разлитием горячей желтой желчи, которая возбуждает в человеке беспричинный гнев и лишает его разума.

Стэк смотрел поверх голов в раскаленное добела небо. Потом медленно опустил голову, и бронзовая культя правой руки полыхнула красной вспышкой в ровном сиянии дня.

– Ребята, я сделал много плохого в своей жизни, – начал Стэк.

– И это ты нам рассказываешь? – выкрикнули из толпы.

– Я был мошенником и вором, – закричал Стэк. – Я ударил девушку, которую любил, сильно ударил, чтобы изувечить. Я обокрал своих дорогих родителей. Я проливал кровь несчастных аборигенов и даже людей. Я жил неправильно!

Толпа смеялась над его покаянной речью.

– Но я хочу, чтобы вы знали, – орал Стэк, – я хочу, чтобы вы знали, что я сопротивлялся своей греховной натуре, я пытался победить ее. Я постоянно сражался со старым дьяволом, поселившимся в моей душе, знали бы вы, как я сражался с ним! Я вступил в отряд Бдительных и два года был человеком. А потом словно спятил – взял и убил…

– Ну, кончил? – спросил шериф.

– Но я хочу, чтобы вы знали вот что! – завопил Стэк, и глаза его чуть не выскочили из орбит на раскрасневшемся от волнения лице. – Я признаю, я сделал много плохого, я признаю это искренне и от всей души. Но, ребята, я не убивал Бартона Финча!

– Хорошо, – сказал шериф. – Если у тебя все, то пора приступать к делу.

– Финч был моим другом, моим единственным другом на всем белом свете! Я пытался спасти его, я слегка встряхнул его, чтобы привести в чувство. А когда он так и не пришел в себя, я, наверное, потерял голову, и тогда я расколошматил салун Мориарти и покалечил ребят. Но, клянусь Богом, я не причинял вреда Финчу!

– Ну, закончил ты наконец? – спросил шериф.

Стэк открыл рот, снова закрыл его и кивнул.

– Порядок, ребята! Приступай! – сказал шериф.

Люди взялись за фургон, на котором стоял Стэк. Стэк обвел толпу последним отчаянным взглядом и заметил Кромптона.

И сразу понял, кто это.

Лумис торопливо нашептывал Кромптону:

– Осторожно, не верь ему, ничего не делай, вспомни его прошлое, вспомни его историю, он погубит нас, разобьет нас на кусочки. Он подавит нас, он сильный и злобный, он убийца!

В памяти Кромптона неожиданно всплыли слова доктора Власека: «Попытка реинтеграции приведет вас к безумию, а то и к смерти».

– Совершенно погибший тип, – продолжал бубнить Лумис, – злой, никчемный, полная безнадега…

Но Стэк был частью его! Стэк страстно хотел измениться, победить свою натуру, терпел поражения и снова отдавался борьбе. Стэк был не более безнадежен, чем Лумис или он сам.

Однако правда ли все то, что говорил Стэк? Или этой вдохновенной речью он надеялся тронуть аудиторию и изменить приговор?

Он должен поверить Стэку. Он обязан протянуть ему руку помощи.

Как только фургон тронулся с места, глаза Стэка и Кромптона встретились. Кромптон быстро принял решение и впустил Стэка.