Фредрик Олссон - Конец цепи

– У нас перестали стучаться?

– Дверь была открыта, – пояснил ассистент.

– Ты сам не закрыл ее.

– Ну, вы же обычно закрываетесь, если не хотите, чтобы вас беспокоили.

Альберт задумался в поисках ответа, но спорить было особенно не о чем. Он жестом предложил сказать парню, что тот хотел.

– Ты знаешь тех, кто работал здесь до тебя?

Странный вопрос.

– О чем речь?

Ассистент покачал головой. Он держал перед собой конверт, запечатанный в воздушно-пузырьковую пленку. И явно стыдился начинать разговор, слишком поздно сообразив, что институтских руководителей не беспокоят подобной ерундой. Но он плохо знал правила и должен был кого-то спросить. И никто ведь не предупредил, что ему придется работать с выбитым из колеи шефом, который пребывал в состоянии глубокой депрессии и отказывался принять, что подруга бросила его.

– Ладно, ничего, – сказал он. – Наверное, письмо пришло сюда по ошибке, такой ведь не работает здесь. Я не знал, как мне поступить с ним.

– Ладно, – сказал Альберт. – Передай в охрану. А они либо переправят адресату, либо вернут отправителю. В наши задачи не входит заниматься поисками людей, не работающих у нас в отделе.

Ассистент кивнул. Поблагодарив за совет, развернулся во второй раз.

Альберт со своего стула наблюдал, как молодой человек положил конверт на свой письменный стол совсем близко от его двери и покинул его комнату. Затопал куда-то по своим делам.

Альберт посмотрел на часы. Было слишком рано для обеда, но это не имело значения.

Ему требовалось побыть одному. Письмо выглядело вполне хорошим предлогом, не хуже других.

Он поднялся, вышел из своего офиса.

– Знаешь, я возьму его с собой.

Он поймал удивленный взгляд ассистента, но даже не попытался объясниться. Просто забрал конверт, полный решимости найти спокойный уголок где-нибудь в библиотеке, или в кафетерии, или, пожалуй, за пределами здания, если не очень холодно. А потом направился в сторону лестницы.

И только тогда посмотрел, кто адресат.

Он бегом миновал охрану. Не собираясь оставлять послание. Явно с единственной целью выйти через высокие деревянные двери навстречу осеннему свежему воздуху и яркому дневному свету, чтобы разглядеть все как следует.

Стоя на лестнице, вспорол упаковку указательным пальцем. Весь дрожал от возбуждения, даже не почувствовал, когда плотная светло-желтая бумага до крови разрезала ему кожу.

Письмо было запечатано при помощи автоматической франкировальной машины. Без имени отправителя или каких-либо других отметок. На краю стояло «Берн» и вчерашняя дата.

А в качестве адреса: Университет Амстердама.

И далее: Эмануэлю Сфинксу.

Он с трудом сдерживал слезы, старался взять себя в руки, когда набирал номер полиции и ждал, пока ответят.

– Я хотел бы поговорить с отделом, который занимается исчезнувшими людьми.

Почти десять лет назад Вильям чуть не попал в авиакатастрофу. В течение трех минут, казалось длившихся вечность, военный самолет, в котором он находился, потеряв управление, несся вниз с огромной скоростью, двигатели молчали, бумаги, газеты и кофейные чашки висели в воздухе вокруг него, падали к земле вместе с ним.

Он не мог ничего поделать. Страх смешался с пьянящим ощущением невесомости, и он чувствовал, как органы его тела как бы отправились в свободный полет, и в течение всего времени падения мозг в панике думал, что сейчас, совсем скоро, все закончится, контроль будет восстановлен и ощущение твердой земли вернется к телу.

И каждый раз, когда он доходил до этого пункта, ему становилось ясно, что ничего подобного не происходит. И мысли снова начинали прогулку по бесконечному кругу ужаса и паники, смешанных с надеждой на спасение, которое никак не приходило, а потом еще больший страх охватывал его, когда мозг снова осознавал, что все происходит на самом деле, здесь и сейчас, они разобьются, их больше не будет.

Три минуты. Потом его вдавило в сиденье, когда опять с ревом заработали реактивные двигатели, и самолет резко взмыл вверх навстречу облакам, оставив за бортом горный массив, как знак того, насколько низко они оказались и сколь близко все было.

После этого он знал, что они находились всего в секундах от смерти.

И прошли недели, прежде чем он научился спать снова.

Чувство страха настойчиво отказывалось уходить, и раз за разом он убеждался, что улучшения не происходит.

Ощущение, которое Вильям Сандберг пережил, стоя на террасе, было с многих точек зрения сродни тем минутам в самолете. Ему почти удалось забыть, как все ощущалось тогда, но сейчас на него обрушился поток мыслей и реакций, следовавших точно тому же шаблону, когда хочется верить, что это только сон, но при этом ты прекрасно осознаешь реальность происходящего, и сознание балансирует на грани недоверия и паники.

Он поднялся со стула и выскочил из комнаты.

Пробежал по футуристичным коридорам с обшитыми железными листами стенами, промчался вверх по многовековым каменным лестницам и наружу навстречу изумительно красивому виду, безымянным горам вокруг, подернутому рябью озеру внизу. Ему требовался свежий воздух, как он считал, возможность видеть небо, но это также не помогло. Он стоял там наверху какое-то время совершенно неподвижно, восстанавливал дыхание, пытался собрать мысли в кучу, а потом прогулялся по террасе вдоль стены, словно что-то могло измениться из-за его чисто географических перемещений.

Как будто он мог убежать от того, что понял.

Кто.

Его мысли ходили по кругу и постоянно возвращались к этому исходному пункту. Кто. Казалось, кошмарный сон, в котором он очутился, вот-вот закончится, он проснется, не сейчас, но почти сразу. Однако время шло, но ничего не менялось, и в конце концов он уже не мог оставаться на месте, и поэтому переместился в следующую точку, затем в следующую и следующую, обшаривая взглядом пейзаж в надежде где-то там вдалеке найти ответ.

Кто.

Вильям не сразу заметил, что Коннорс поднялся вслед за ним, неслышно вышел наружу через тяжелую дверь и сейчас стоял и смотрел на него, ничего не говоря. Снова. Что за привычка у людей подглядывать за другими?

Было невозможно сказать, как долго Коннорс находился там, и он не знал, сколько сам пробыл на террасе тоже. Он был мокрым от росы или, пожалуй, от пота и удивлялся тому, что мог увлечься чем-то столь сильно, и вообще смог на что-то реагировать сегодня.

Все рухнуло, словно кто-то одним ударом разбил его картинку мира, и сейчас ее обломки, перемешанные, валялись там вдалеке.

– Я знаю, – произнес Коннорс. Как подобное чувствуется, подразумевалось далее, хотя он этого и не сказал.