Фредрик Олссон - Конец цепи

Лео позади камеры сжал зубы и прикусил губу, стараясь не расплакаться, во всяком случае, он не должен плакать сейчас, на глазах у Кристины.

Он ведь даже не должен был находиться здесь.

Ему следовало лежать в своей кровати в Сёдере и не трогать телефон, пусть бы себе звонил, ведь кто там может звонить в пять утра. Но сейчас он стоял у поля в Амстердаме, и, куда бы ни кинул взгляд, страшная действительность напоминала ему о себе, и он не мог просто взять пульт дистанционного управления и переключиться на что-то лучшее.

Лео Бьёрку было двадцать четыре года.

И этот день стал худшим за всю его жизнь.

Однако он и представить не мог, что скоро все это померкнет по сравнению с тем, что уже происходило в другом конце города.

Вильям бывал в подобных ситуациях много раз и прекрасно знал, какое ощущение возникает, когда все кусочки мозаики встают на свои места.

Он стоял и смотрел на тонкие руки Жанин, на ее пальцы, державшие лист с рядом клинописи под его точной копией. По ее словам, это означало повторение эпидемии.

Чума.

Он старался сохранить самообладание, способность мыслить объективно, логично.

Искал по-настоящему достойные вопросы, которые смогли бы пробить брешь в ее рассуждениях и показать, что она вовсе не обязательно что-то доказала.

Но он еще не успел привести в порядок свои мысли, никак не мог свести концы с концами: исторические события в человеческом геноме, убивавший людей и созданный самой Организацией вирус, ключ, необходимый для зашифровки ответа, но на что? На предсказания?

Нельзя ведь, черт побери, отвечать на то, о чем тебя не спрашивают?

Именно в этот момент, как искра, мелькнула догадка.

Он сделал вдох, повернулся на месте, потом еще раз, словно искал что-то внутри себя, в своих мыслях, брешь или ошибку там, где логика давала сбой, где раньше он их не находил.

Вероятно, так все и было.

Вирус, и шифры, и ДНК, и спешка…

Все сходилось.

И для каждого вопроса, который он сейчас задавал самому себе, находился новый ответ, прекрасно соответствовавший предыдущим, и внезапно возникшее у него предположение выросло в полноценный вывод, однозначно поставивший все на свои места.

И Вильям собрался им поделиться.

– Я знаю, для чего понадобился вирус, – сказал он. – И знаю, почему мы здесь.

Жанин посмотрела на него.

У нее была тысяча вопросов, но прежде чем она успела задать их, они услышали шаги в коридоре, и они замолчали, ждали, что произойдет сейчас.

Дверь открылась, на пороге стоял Коннорс.

И сначала он просто смотрел на них, отчего к ним в души закрался страх.

Коннорс предупредительно кашлянул и попросил их следовать за ним.

Коннорс молча шагал по каменным коридорам, глубокие морщины беспокойства прорезали его лоб между бровями.

За ним эхом отдавались шаги Вильяма и Жанин, и где-то в глубине души он был доволен тем, что они наконец зашли столь далеко в своих знаниях.

Он оказался прав, а Франкен ошибался.

Не годилось держать их в неведении, не стоило ждать от них результата, когда они шли на ощупь в темноте.

Сейчас они, слава богу, могли говорить открыто.

Вопрос состоял только в том, сыграет ли это какую-то роль.

И его все чаще и чаще стало посещать ощущение обреченности, страх, что больше уже ничего нельзя сделать.

Телефон Кристины Сандберг лежал на столе перед ними, как часть плохо составленного натюрморта, среди бутылок с лимонадом и тарелок с едой, к которым никто не притронулся, в то время как их содержимое уже прилично остыло.

На улице спустилась ночь, но никто не спал.

Везде в окнах виднелся свет от телевизоров и экранов компьютеров, повсюду перед ними сидели люди и пытались понять, что же произошло. Они звонили своим родственникам и знакомым с целью проверить, добрались ли те благополучно до дома, и, не получив ответа, пытались снова и снова, и каждый раз, когда вдох облегчения раздавался в одном конце города, в другом у кого-то подкашивались ноги.

Кристина не знала, как долго она уже бодрствовала, но чувствовала страшную усталость. И каждый раз, когда начинала перемещать взгляд, комната, казалось, тоже приходила в движение, словно она была законсервирована в вязкой жидкости, где шевеление одного компонента сразу же сказывалось на других. А перед ней сидели Лео и Альберт с таким же отсутствующим видом, как у нее, или, точнее, у всех других посетителей наполовину пустого полуподвального паба.

Здесь царили тишина и покой, и вряд ли что-то могло нарушить их.

Помещение было темным, с улицы в него вела короткая лестница, а пейзаж снаружи навевал мысли о сказках, ведь именно во дворцах, расположенных в этой части города, вполне могли жить сказочные принцессы и принимать бесстрашных рыцарей, претендующих на их руку и сердце. Они оказались здесь по инициативе Альберта, поскольку именно этот район, по его словам, он обычно не посещал, и, хотя полиции сейчас, скорее всего, было не до него, Лео отвез их туда, куда он захотел.

За стойкой бара висел плоский телевизор и непрерывно показывал картинки с места катастрофы. Те же кадры снова и снова, и в то время как текстовая строка с последними данными о погибших беззвучно пробегала в нижней части экрана, она в искаженном виде отражалась на бутылках, расставленных на полках вокруг.

Они сидели здесь уже довольно давно.

Голодные, но не в состоянии есть.

Им требовалось собраться с мыслями, но шок еще давал знать о себе, и их идеи и мнения никак не могли приобрести законченную форму.

А на краю стола лежал желтый конверт.

Альберт достал его, как только они сделали заказ, и рассказал о его содержимом, именах и текстах и о страхе, которым было пронизано все послание. А потом показал почтовый штемпель и название региона, и Лео сделал фотографию при помощи телефона Жанин и отправил ее в редакцию в Стокгольм в надежде, что цифровой код франкировальной машины сможет привести к отправителю.

Кристина позвонила Пальмгрену, но он не ответил.

И на том все и закончилось.

У нее имелся свой план, но она также прекрасно понимала, что это длинный путь. И надеялась, что следующий шаг возникнет сам собой, однако пока из всех мыслей, посетивших ее за день, ни одна не годилась.

Первым нарушил молчание Альберт.

– Что произойдет теперь? – спросил он.

Кристина покачала головой. Она не знала.

– Мы будем ждать, – сказала она. – Это единственное, что нам остается.

В принципе этим они уже занимались.

А вечер шел своим чередом.

И на телевизионном экране за их спинами заголовки об авиакатастрофе сменили новые, набранные еще более жирным шрифтом, но на тот момент на него уже больше никто не мог смотреть.