Фредрик Олссон - Конец цепи

По радио непрерывно шли новости. Нигде не удавалось найти музыку, везде только болтовня, громкие голоса и прямые эфиры под аккомпанемент шума транспорта в качестве фона. Их знаний немецкого на школьном уровне явно не хватало, и они могли понять только отдельные слова. Берлин, Центральный вокзал само собой. Это не составляло труда. И geschlossen [4]. И они переглядывались, и смотрели в зеркало заднего вида, и ждали, когда все появится в Интернете и они узнают то, о чем могли лишь догадываться.

Они позвонили в газету, но ни у кого не было времени им отвечать, потом на телефон Вильяма, но он оказался отключенным, как и всегда, за исключением случая, когда он сам попытался позвонить им на крышу.

И у них осталось только одно дело.

Конверт.

Тот самый, который якобы содержал решение. Но какое?

Конверт лежал у переднего стекла перед Альбертом, и в конце концов, находясь уже далеко от города, они осмелились. Лео кивнул Альберту, и он взял его на колени, открыл осторожно и медленно. А Лео боролся с искушением отвести взгляд от дороги, скоситься на то, что Альберт извлек наружу.

А это были бумаги.

Толстая стопка.

И Альберт перелистал их. Потом еще раз. На пробу вытаскивал тот или иной листок с целью понять содержание.

– Что это? – спросил Лео.

– Я не знаю, – ответил он. Поскольку так все и было.

Там находились цифры. Бесконечное множество, на всех страницах сверху донизу, сгруппированные в матрицы, 23 цифры в ширину и 73 в высоту. А потом он стал листать дальше, и цифры закончились, их сменили формулы.

Написанные от руки. Длинные расчеты.

А он ничего не смыслил в математике и смотрел на все это как баран на новые ворота, но здесь и там находились пометки на полях и подчеркнутые цифры и стрелки от одних к другим в качестве объяснения, как она думала. Что, естественно, не помогало ни капельки.

И в самом низу посередине страниц находился результат. Длинные формулы. Уравнения со скобками, операциями и символами, о существовании которых он знал, но понятия не имел, что за ними скрывалось.

– Это шифры, – сообщил он. – Шифры, знаки и страницы с формулами и расчетами.

– И чем это нам поможет?

– Ничем абсолютно, – сказал он, глядя наружу сквозь боковое стекло.

– Наши действия? – спросил Лео.

– Не знаю, – ответил Альберт. – И после паузы: – Ну, надеюсь, где-то есть два человека, которые понимают в этом лучше, чем мы.

Родригес увидел ее издалека, но, лишь подойдя ближе, понял, насколько грустной она была.

Он только что оставил Сандберга в его собственной комнате. Тот спал в своей кровати, и опасность уже миновала, и сейчас, идя по коридорам, Родригес столкнулся с Жанин у одной из дверей.

Она стояла, погруженная в свои мысли, явно ждала, пока кто-нибудь появится, и, услышав шаги, подняла на него глаза.

– Я забыла, – сказала она. – Среди всей этой суеты.

И он не сразу понял, о чем идет речь.

Электронный ключ. С него все началось. По какой-то причине ее кусочек пластмассы забастовал, и пусть они обычно не имели проблем с системой безопасности, это не удивило его. Ведь компьютеры есть компьютеры, и с ними рано или поздно случалось подобное.

– Это мой коридор. Ты же знаешь.

Он кивнул. Конечно, знал. Здесь ей разрешалось ходить куда угодно, и наверняка произошел какой-то сбой с ее ключом, и он достал свой и подошел к двери с целью пропустить ее.

Но не сделал этого.

Резко остановился взамен.

Увидел ее усталые глаза и невольно почувствовал себя виноватым. Не в последнем событии, он ведь не имел никакого отношения к решению Сандберга уйти из жизни. Но она оказалась в замке из-за него, и здесь ему не было оправданий. Он ведь сам постарался на сей счет и стыдился своего деяния.

– Он выкарабкается, – сказал он за недостатком лучшего.

– Я поняла, – ответила Жанин. Без особой радости в голосе.

И каким-то образом все стало еще хуже. Он хотел ободрить ее, а она не приняла утешения от него. Не из-за этого я печальна, казалось, сказала. А подобное могло означать только одно. А из-за того, что оказалась здесь.

– Я помогу тебе пройти, – сказал он. Но не сдвинулся с места. Колебался. Не открыл дверь, прикусил нижнюю губу, словно искал слова.

– И как тебе нравится все это? – спросила она.

И Родригес уловил какие-то новые нотки в ее голосе и среагировал на них. Что же это было?

Он слышал в нем грусть, ставшую ее постоянной спутницей в последние месяцы, пожалуй сейчас связанную с попыткой Сандберга покончить с собой, и, возможно, усталость тоже наложила свой отпечаток.

Но не только. И он посмотрел на Жанин. И конечно, не ошибся.

Жанин улыбалась. Или, точнее, смотрела на него с непроницаемым лицом, и на нем пряталась та самая сдержанная улыбка, которая очаровала его в амстердамском ресторане в день их первой встречи. И поколебала его уверенность. Из-за чего ему тогда очень не хотелось делать то, ради чего его прислали туда.

И от нахлынувших воспоминаний что-то перевернулось в его душе.

– Послушай, – сказал Родригес с искренностью, которую она никогда не слышала от него. – Ты можешь относиться к этому как хочешь. И пусть я знаю, что это не поможет.

Начав, он уже не мог остановиться. И хотя подобное признание, пожалуй, звучало странно здесь и сейчас, у него все равно возникло огромное желание выговориться. И какая разница, если, возможно, им всем скоро предстоит умереть, разве время и место играли какую-то роль тогда?

– Я очень не хотел делать этого, – сказал он, сделал паузу и старательно избегал ее взгляда, прежде чем продолжил. – Когда мы сидели там, в Амстердаме, весной. И ты фактически превратилась из моего задания в человека…

Ему пришлось прерваться, подбирал слова.

– … просто сидевшего там человека, с кем мне было ужасно весело, – признался он. И пожал плечами. – Как мне хотелось тогда, чтобы все было иначе. Чтобы я сам мог выбирать. И мне не понадобилось бы втягивать тебя во все это. – И после паузы: – И чтобы я мог просто остаться там, и выпить стакан вина, и слушать твои колкости.

На том он закончил.

И воцарилась тишина, и он не знал, надо ли ему сказать еще что-то, или он просто должен открыть дверь сейчас и пропустить ее, или ему следовало молчать с самого начала, не говорить ничего.

– Тебе повезло, – сказала Жанин. – Еще десять минут, и я исчезла бы с твоим бумажником.

Этого он не ожидал.

Все повторилось. Та же самая улыбка. Невидимая для посторонних. Но сейчас, вне всякого сомнения, она пряталась в уголках ее глаз и ждала ответного хода с его стороны, и как можно быстрее, иначе он проиграл бы в затеянной ею игре.

У него не было причин вступать в нее. Но какая разница.

Ее улыбка подарила надежду, он видел в ней прощение за свой поступок. Однако он постарался скрыть радость и заявил с каменным лицом: