Мэри Нортон - Добывайки (сборник)

В ту ночь, пока Арриэтта тихонько лежала, вытянувшись на постели под раскрашенным потолком, Под и Хомили проговорили до самого утра. Они говорили в столовой, они говорили в кухне, а позже – гораздо позже – она услышала их голоса из спальни. Она слышала, как открывались и закрывались ящики, как скрипели двери, как выдвигались коробки из-под кроватей. «Что они там делают? – с удивлением думала она. – И что будет дальше?» Она лежала в своей мягкой постели тихо-тихо, и рядом были её любимые вещи – марка с видом гавани Рио-де-Жанейро, серебряный поросёнок, бывший раньше брелоком, бирюзовое кольцо, которое она иногда просто ради шутки надевала на голову, как корону, и – самые дорогие её сердцу – прекрасные дамы с золотыми трубами, плывущие по потолку над мирным белым городком. Лёжа вот так тихо и неподвижно в постели, Арриэтта вдруг поняла, что, конечно, она не хочет всё это потерять, но и другого она терять тоже не хочет; и приключения, и безопасность – вот чего ей надо. А этого-то (говорили ей безустанный шёпот и возня за стеной) иметь и невозможно.

Но на самом деле Хомили просто не сиделось на месте от беспокойства, и она бесцельно выдвигала ящики и вновь их задвигала, чтобы унять тревогу. Кончила она тем, что решила, когда Под наконец лёг, накрутить волосы на папильотки.

– Право, Хомили, – устало запротестовал Под (он уже был в ночной рубашке), – ни к чему это. Ну кто тебя увидит?

– То-то и оно! – воскликнула Хомили, разыскивая в комоде папильотки. – Кто знает, что может случиться? Я не хочу, – добавила она, переворачивая вверх дном ящик и поднимая с полу его содержимое, – чтобы меня застали непричёсанной.

Наконец она тоже легла, и Под со вздохом перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

Хомили ещё долго лежала, уставясь на керосиновую лампу; это была серебряная крышечка от духов с крошечным фитильком, плавающим в керосине. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так не хотелось тушить огонь. Наверху, в кухне, кто-то двигался, а обычно в это время там было тихо – весь дом спал, – да ещё папильотки давили ей на затылок. Она глядела – в точности так же, как Арриэтта, – на знакомую до мелочей комнату (чересчур заставленную, теперь она это видела, ящиками, и коробками, и самодельными шкафами) и думала: «Что нас ждёт? Может быть, ещё ничего и не случится; возможно, девочка права, и мы подняли весь этот шум из-за чепухи; мальчишка, в конце концов, здесь только гость; возможно, – сонно думала Хомили, – он скоро уедет, и всё».

Должно быть, она всё же задремала (как она потом поняла), потому что ей привиделось, что она пересекает Паркинс-Бек; была ночь, дул сильный ветер, и поле поднималось перед ней крутой горой; она карабкалась вверх вдоль живой изгороди рядом с газопроводом, ноги её скользили по мокрой траве, то и дело она спотыкалась и падала. Деревья с шумом раскачивались во все стороны, ветви их метались на фоне неба. А затем (как она рассказывала много позднее) послышался треск, словно деревья раскалывались в щепы…

И Хомили проснулась. Она огляделась: всё было на своём месте, лампа по-прежнему горела, и всё же, она сразу это почувствовала, что-то было не так – был сильный сквозняк, горло у неё пересохло, на зубах скрипел песок. Она взглянула наверх.

– Под! – закричала Хомили пронзительно и уцепилась за его плечо.

Под перевернулся на другой бок и сел. Они оба глядели на потолок: один край его отделился от стенки, и весь потолок поднялся под острым углом – вот откуда шёл сквозняк, – а в отверстии в каком-нибудь дюйме от изголовья кровати торчал странный предмет – огромный серый стальной брус с плоским сверкающим концом.

– Это отвёртка, – сказал Под.

Они глядели на неё во все глаза как заворожённые, не в силах двинуться с места, и несколько мгновений серый брус тоже оставался неподвижным. Затем медленно-медленно он качнулся вверх, и острый край прижался к потолку. Хомили услышала скрип наверху и короткий вздох.

– Ой, колени, – закричала Хомили, – ой, мурашки!

И тут с треском крыша их дома вся целиком отлетела прочь и упала где-то, где – им не было видно.

Хомили завопила во всё горло, это был настоящий, полновесный вопль, громкий и пронзительный, она вопила от всей души, казалось, крик успокаивает её, она обретает в нём равновесие; глаза её – не без любопытства – смотрели вверх в освещённую пустоту. Там, поняла она, высоко-высоко над ними, казалось, выше неба, был ещё один потолок, с него свисал копчёный окорок и две вязки лука. В дверях появилась Арриэтта; дрожа от холода и страха, она крепко вцепилась в свою ночную рубашку. Под шлёпнул Хомили по спине.

– Кончай, – сказал он, – хватит. – И она вдруг замолкла.

И тут между ними и тем далёким-далёким потолком возникло огромное лицо. Оно качалось над ними, улыбающееся, страшное в наступившей тишине.

– Это твоя мама? – спросил через секунду удивлённый голос, и Арриэтта шепнула от двери:

– Да.

Это был мальчик.

Под вылез из кровати и стал рядом, дрожа от холода в одной ночной рубашке.

– Вставай, – сказал он Хомили, – не можешь же ты оставаться в постели.

Ещё как могла! На Хомили была старая ночная рубашка с заплатой на спине, и ничто на свете не заставило бы её двинуться с места. В груди её закипал гнев; её застали врасплох, с папильотками на голове, и она вдруг вспомнила, что вчера из-за всей этой сумятицы впервые в жизни не вымыла посуду после ужина и та стоит грязная в кухне на столе всем на обозрение. Хомили сердито уставилась на мальчика – в конце концов он был всего лишь ребёнок.

– Положи крышу на место! – сказала она. – Немедленно! – Глаза её метали молнии, папильотки тряслись.

Мальчик стал на колени, но и тогда, когда его большое лицо совсем близко наклонилось к ней, она не отступила. Она увидела его нижнюю губу – розовую и пухлую, – совсем как у Арриэтты, только во много раз больше; губа задрожала.

– Но я вам кое-что принёс, – сказал он.

Хомили всё так же сердито смотрела на него.

– Что? – спросила Арриэтта.

Мальчик взял что-то у себя за спиной и, держа так, чтобы не перевернуть, осторожно стал спускать к ним какой-то деревянный предмет.

– Вот что, – сказал он.

Он тяжело сопел от напряжения и даже высунул кончик языка. Деревянный предмет оказался кукольным буфетиком с двумя ящиками и полками внизу, полными столовой посуды. Мальчик поставил его в ногах кровати, на которой сидела Хомили. Арриэтта подбежала поближе, чтобы получше рассмотреть.

– Ах! – восторженно вскричала она. – Мамочка, погляди!

Хомили кинула быстрый взгляд – буфет был из тёмного дуба, посуда разрисована от руки – и тут же отвела глаза.