Дэвид Олсон - Куда подевались все мамы?

Медицинский центр Дел Рей представлял собой клинику, где размещали свои кабинеты от десяти до пятнадцати врачей. Это было современное, даже почти красивое двухэтажное здание; но как-то так получилось, что деревья и вся зелень вокруг здания росли не так, как было запланировано архитектором. Три из пяти пальм погибли, а зелень кустарников выглядела чахлой. Единственным, что прилично выглядело на искусственно озелененной территории, был небольшой квадратный газон перед входом. Мону совсем не заботило то, что замыслы ландшафтного архитектора не исполнились, гораздо больше неприятия она испытывала к искусственным растениям, расставленным в холле и коридорах. Как большинство молодых людей ее поколения, она с презрением относилась ко всему искусственному, особенно если оно копировало природу. Но сегодня Мона даже не обратила внимания на все эти растения, шагая по коридору. Мысли о возможном замужестве переносили ее в мир счастья, где все было подлинным.

Мона работала в Центре последние пять лет. Ее работа здесь, да и покупка МГ, с самого начала была чем-то вроде терапии. После горя, которое на нее обрушилось, она ничего не хотела делать. Ни заканчивать школу, ни даже пытаться найти работу. Ей хотелось просто сидеть. Гибель жениха через две недели после того, как она сделала аборт, полностью раздавила ее. Подруга, принимавшая в ее ситуации участие, смогла найти для нее эту работу приемной сестры у д-ра Гарольда Эванса, отоларинголога. Сначала она отказывалась, говорила, что не справится, но все оказалось иначе. Д-р Эванс, добрый пятидесятилетний человек, принял живое участие в судьбе Моны и сделал все, чтобы помочь ее выйти из депрессии. Он был религиозным человеком, редко пропускал мессу и всегда искал где, как он выражался, «можно найти приложение своей вере».

Свою работу Мона полюбила почти сразу же. И мало сказать, полюбила – она ухватилась за нее, как утопающий за своего спасителя. Работа вытащила ее к жизни, хотя позже рутина ей надоела, она стала неспокойной, неудовлетворенной. Не могла смириться, что всегда будет работать приемной сестрой. Д-р Эванс отметил про себя эти перемены и был достаточно проницателен, чтобы воспринять это как симптом выздоровления. Что он никак не мог понять, почему никак не найдется парень, который бы взял ее в жены. Она была привлекательной и умной. «Будь я лет на двадцать пять моложе и неженат… «, часто думал он про себя. Тем не менее, ему не нравилось, что последние несколько недель она постоянно опаздывала и работала невнимательно. Хоть сегодня явилась вовремя!

Мона прошла в приемную, положила сумочку на стол и стала приглаживать волосы перед зеркалом, висевшим у двери. Дверь в кабинет д-ра Эванса была открыта. Мона слышала, как он перекладывает бумаги.

«Доброе утро, Мона!» – раздался голос д-ра Эванса.

«Доброе утро, д-р Эванс!»

«Туман-то какой сегодня, а!»

«Да, уж! Погодка как раз для езды без верха».

Д-р Эванс вышел к двери и облокотился на косяк. «Вызовов сегодня у нас будет много».

«Думаю, да», – сказала Мона, беря в руки стопку счетов и помахивая ими как веером. «А я-то думала, что успею сегодня хоть эти разослать. Дохлый номер!» Мона села за рабочий стол и стала разбирать счета.

«Хорошо прошли выходные?»

«Да-а! Эл взял меня в Санта-Барбару». Моне хотелось, чтобы это прозвучало совсем обычно, но в голосе ее было столько теплоты, чтобы д-р Эванс понял, что отношения развиваются в нужном направлении. «Мне кажется, или это у вас серьезно?» Д-р Эванс искренне надеялся, что это именно так. Ему нравился Эл.

«Похоже, что так», – улыбаясь шире, чем ей этого бы хотелось, ответила Мона.

«Надеюсь, что скоро мы увидим новое фото на твоем столе», сказал д-р Эванс, кивая головой на фотографию Боба, которая всегда там стояла.

«Да, я тоже надеюсь», ответила Мона, взяв портрет.

Впервые за долгое время он не оказывал на нее магического действия. Одно время ей казалось, что Боб через фото глядит на нее из могилы, особенно, когда она вновь начала встречаться с парнями. Но сейчас магия кончилась, и Боб стал всего лишь воспоминанием из ее прошлого.

«Кофе не хочешь?» спросил д-р Эванс. «Я тормознул у пекарни и прихватил пирожные, которые ты так любишь». Д-р Эванс был очень добрым человеком и всегда мог сделать что-нибудь галантное.

«Что ж, прекрасно», – сказала Мона, поднимаясь со своего места и направляясь вслед за д-ром Эвансом в его лабораторию или «кухню», как она ее называла. «Конечно, если вспомнить о калориях… «

«Брось, Мона, мне уже давно известно, что ты знаешь, куда эти калории потратить».

Д-р Эванс уже положил ее пирожное на бумажную салфетку рядом с чашкой. Мона следила за тем, чтобы чашки были фарфоровые; в бумажных стаканчиках кофе сто лет будет горячим. К тому же пить из настоящих чашек с блюдцами еще и удобнее.

«Насчет приема не беспокойся», – сказал д-р Эванс. «Я оставлю дверь открытой. Миссис Роджерс должна вот-вот подойти».

Мона сняла кофейник с огня и наполнила чашки. Д-р Эванс не садился – он вообще редко это делал.

«Снова миссис Роджерс? Неужели нет ничего, чтобы ей помогло?» спросила Мона.

«Видимо, да. Ей лучше переехать в менее загрязненный район».

«А может она просто тайно любит своего доктора», поддразнила Мона.

«Это у тебя одна любовь в голове после бурных выходных в Санта-Барбаре. Завтракай, давай!»

Моне нравилось дразнить д-ра Эванса. И ему тоже это нравилось. В свои пятьдесят один он выглядел на сорок, разве что красиво седеющие волосы выдавали его возраст. Как многие врачи он был сторонником здорового образа жизни. Не Чарльз Атлас, конечно, но просто приятной внешности. Он уже выливал остатки кофе в раковину, когда дверь в приемную открылась.

«Доброе утро, миссис Роджерс! – крикнул он, даже не выглянув, чтобы проверить, кто пришел. Он был прав. И в первый раз сегодня миссис Роджерс привела с собой маленького Билли.

«Доброе утро, д-р Эванс!» – отозвалась миссис Роджерс.

Д-р Эванс вышел к двери и облокотился о притолоку. Он стоял здесь так часто, что даже краска в этом месте стерлась. «Боюсь, что сегодня опять не ваш день, не так ли?»

«Дело в том, что это и не мой город!» – ответила миссис Роджерс.

«Думаю, вы правы. Особенно в такой день как сегодня. И я вообще не уверен, что Лос-Анжелес подходит хоть чему-нибудь живому.

«Джим просил о переводе», – сказала миссис Роджерс. «Есть вакансия в Бейкерсфилде, но кому хочется переезжать в Бейкерсфилд?

«Это могло бы избавить вас от насморка».

«Ну уж, если выбирать между насморком и Бейкерсфилдом, я уж лучше останусь с насморком», – ответила миссис Роджерс, в энный раз за сегодня вытирая нос. Красавицей ее назвать было нельзя, поэтому ни красный нос, ни опухшие глаза особо ее не портили.