Светлана Талан - Расколотое небо

– Зачем ты так, брат? – сказал Павел Серафимович. – Мы, Черножуковы, сильные и живучие. Будем и дальше жить! Не так ли?

Братья еще немного поговорили, и Павел Серафимович с женой пошли к Ольге.

К удивлению супругов, в хате старшей дочки не было слышно привычного детского шума. Ольга, бледная, как только что побеленная стена, лежала на кровати. Ее муж тревожно и как-то растерянно поздоровался и сразу же сел на стул. Возле Ольги сидела Улянида. Она даже головы не повернула в сторону гостей. Это не удивило Павла Серафимовича и его жену: они знали чудаковатость сельской знахарки. Но то, что Улянида сидит около дочки, заставило их встревожиться.

– Что случилось? – Мать быстро, не раздеваясь, подошла к дочери и только тогда увидела, что у той уже нет большого живота.

Ольга утомленными грустными глазами посмотрела на мать.

– Я потеряла ребенка, – тихо произнесла женщина.

– Как это? Тебе же время рожать.

– Понесла ее нечистая на чердак, – вступил в разговор Иван. – А там стремянка старая, не выдержала, обломилась перекладина, она и упала сверху.

– Стремянка старая! – возмутился Павел Серафимович. – Сразу видно, какой из тебя хозяин! Руки из одного места выросли, что ли?!

– Тихо! – остановила Надежда ссору, вот-вот грозившую вспыхнуть. – Нашел время упрекать! – обратилась она к мужу. – И что же дальше?

– Дальше? – продолжил Иван. – Олеся побежала за Улянидой, а потерявшую сознание Олю я перенес в хату. Думал, что разбилась насмерть, прислушался, а она дышит, хрипло так, но дышит. У нее кровотечение началось сразу же.

– Что с ребенком? – с тревогой спросила жена.

– Он родился мертвым, – ответила Ольга еле слышно. – Наверное, убился, когда я упала.

– Горе-то какое! – запричитала мать. Она не сдержалась, из глаз горохом покатились слезы. – И кто же был?

– Девочка. Хорошенькая такая, но вся синяя, – отозвалась Ольга.

– Где она? – спросила мать.

– Похоронили в садике.

– А почему же не под крыльцом? Старые люди говорили… – начала женщина, но дочка ее остановила:

– Мама, времена уже не те. Какая, наконец, разница, где похоронена? В садике ребенку будет спокойнее.

– А ты как, Оля?

– Голова очень болит, – пожаловалась дочка.

– Ударилась головой? И сильно? Не разбила? – встревожилась мать.

– Уже кровь не идет, – низким голосом отозвалась Улянида. Она дала Ольге выпить из ложки несколько глотков темно-коричневой травяной настойки. – Это снимет боль.

Улянида поднялась, пристально взглянула на собравшихся, словно лишь сейчас увидела их.

– Она должна до завтра лежать на спине на голых досках, – сказала, глядя куда-то мимо. – У нее повреждена спина.

– Что?! – Мать в отчаянии всплеснула руками. – Она повредила спину? Ходить хоть будет?

– Смотрите. – Улянида повернулась к больной. – Пошевели большим пальцем ноги. Видите?

– Что мы должны увидеть? – дрожащим голосом спросила женщина.

– Пальцы шевелятся, значит, ходить будет, – сказала знахарка, а потом добавила: – Если будет делать то, что я скажу. Хребет я ей вправила.

– Спасибо тебе! Дай Бог тебе здоровья!

Улянида будто не слышала ее слов. Она молча оделась, накинула платок. Не прощаясь, вышла из хаты.

– Я провожу! – подхватился Иван.

– Не забудь отблагодарить женщину! – бросила ему вдогонку теща. – Да не скупись, дай и сала, и яиц, и яблочек сушеных. – Но Иван уже не слышал.

Отец и мать еще немного поговорили с дочкой, пытаясь ее поддержать, но Ольга то ли не любила сантиментов, то ли не привыкла к жалости.

– Говорите уже, чего пришли, – обратилась она к родителям.

Павел Серафимович коротко рассказал о совете Данилы.

– Иван и его старики мылятся идти в колхоз, – сказала Ольга. – Я же не пойду. Да и кто за детьми смотреть будет? Справляться с хозяйством? Я здоровая, но не стожильная. Свою землю, которую получила в приданое, никому не отдам. Это мое последнее слово.

– Чувствую родную кровь, – довольно произнес Павел Серафимович. Он уже хотел прощаться и уходить, но вовремя спохватился: – Чуть не забыл! Здесь детям гостинцы, отдашь завтра, скажешь, что от деда и бабушки. А это тебе наш подарок! – Отец достал из сумки клетчатый платок.

– Спасибо. – Ольга слабо улыбнулась. – Укройте меня, что-то морозит.

Зашла Олеся, чтобы посидеть возле матери.

– Вы идите, – сказала девушка, – я побуду с мамой.

Надежда порывалась остаться на ночь или по крайней мере дождаться Ивана, но дочка отказалась:

– Оставьте меня. Я хочу отдохнуть.

Павел Серафимович кивнул жене: идем! Он хотел наведаться еще к Михаилу. Сын тревожил его больше всего. Черножуковы держались все вместе, а Михаил всегда был как отрезанный ломоть, сам по себе. Все члены их семьи помогали друг другу, поддерживали чем могли, а сын и помощи не просил, и сам с ней не торопился. Будто в нем не течет кровь Черножуковых. Да и хозяин он никудышний, нет той жилки, которая есть у всех близких родственников. Почему он вырос такой? Воспитывались же дети одинаково, росли вместе, на одной земле, а не стал он настоящим хозяином. К сожалению.

Павел Серафимович отдал внукам гостинцы, сел на скамью. Михаил даже не пригласил родителей к столу, сразу спросил:

– Пришли меня учить жить?

– А что мне тебя учить? – Павел Серафимович улыбнулся уголками губ. – Моя мать говорила: учат, пока ребенок поперек кровати лежит, а ты уже давно вдоль. Пришли с матерью узнать, что намерен делать.

– Еще есть время подумать, – ушел от ответа сын. Павел Серафимович уже втайне обрадовался, решив, что Михаил накануне погорячился, но сын сказал: – Окончательно не решил, но понял, что не хочу жить, как вы.

– Как мы? – Брови мужчины удивленно поднялись. – Мы что-то делали не так?

– Как?! Как?! – раздраженно повторил Михаил. – Я не хочу с утра до ночи горбатиться на своем поле!

– Ну да! На чужом лучше.

– Я в том смысле, что нельзя всю жизнь работать, работать и работать. Не хочу, чтобы мои дети всю жизнь в навозе просидели. Хочу новой, лучшей жизни!

– Вот как ты заговорил! Так отдай все в коммуну. Зачем тебе коровы? Дети и без молока и сметанки проживут. А сам сиди дома, плюй в потолок или воробьям кукиши крути – все же какое-то занятие.

– Я не сказал, что буду сидеть сложа руки.

– Может, достаточно? – Надежда коснулась руки мужа.

– Получается, все-таки ты собрался идти в коммуну? – уже спокойно спросил отец.

– Я же сказал: еще не знаю, – ответил сын.

– Возьми, – отец положил валенки на скамью, – будешь идти в колхоз – обуешь. Может, в них быстрее побежишь туда. Да и неизвестно, выдадут коммунисты тебе новые валенки или и дальше будешь голыми пятками сверкать.

Михаил отвернулся, ничего не ответив. Павел Серафимович кивнул жене: