Светлана Талан - Расколотое небо

– Идем, Надя, домой, уже поздно, а нам завтра рано вставать. Спокойной ночи, сын, – обратился он к Михаилу.

– Пока, – буркнул тот, не глянув на родителей.

Иван Михайлович любил лозунги. Верил, что меткая надпись на красном сдвинет сознание крестьян, хотя и понимал: большинство людей, которые придут на собрание, неграмотны. Его мало беспокоило, что лозунг прочитает меньшинство, поэтому он собственными руками старательно сделал надпись на красной ткани: «Кто не вступит в колхоз, станет врагом советской власти». Иван Михайлович даже вспотел, пока вывел последнюю букву. Вытерев пот на лбу платком, сделал последний штрих – поставил в конце надписи большой жирный восклицательный знак. Мужчина сел на стул, любуясь своим творением. Неплохо было бы написать что-то из слов товарища Сталина, который недавно объявил переход к полной ликвидации кулачества как класса, но, хорошенько подумав, решил пока что воздержаться. Кто знает, что у этих куркуляк на уме?

Коммунисты обошли все дворы, провели большую разъяснительную работу, выявили, что часть крестьян уже готова хоть сейчас написать заявление о вступлении в колхоз. Кое-кто колеблется, но это дело времени. Тревожило почти открытое враждебное отношение некоторых крестьян к созданию колхозов. Но Лупиков не из тех, кто так просто сдается или отступает. И пусть его фамилию переиначили, сделав посмешищем, – он потерпит и дождется своего часа. Его обидчики еще не знают, какой он стойкий, выдержанный и настойчивый коммунист. Сопротивление кулаков будет сломлено – Иван Михайлович был в этом уверен. Главное, чтобы большинство крестьян написали заявления, а с меньшинством он управится.

– Товарищи! – торжественно произнес Иван Михайлович. В помещении, где завис серовато-прозрачный едкий табачный дым, наступила тишина. В оратора впились сотни любопытных глаз крестьян, которых созвали на собрание. – Свое выступление хочу начать со статьи товарища Сталина, который констатировал, что в настроении крестьян произошел перелом в пользу колхозов. Хочу отметить, что нами была проведена большая работа с каждым односельчанином. Мы выявили, что есть много сознательных людей, которые правильно понимают политику нашего государства. Колхозам быть! – Он захлопал в ладоши.

Его поддержали коммунисты и комсомольцы, сидевшие на сцене за столом, однако в зале царила тишина. Докладчик продолжил описывать все преимущества общего хозяйства, но языкастый старый Пантелеймон не удержался, брякнул: «Есть будем всем селом из одной миски?» Его слова сдвинули лед молчания, послышались смешки и разговоры. Чекист с некоторым раздражением призвал к тишине и продолжил доклад.

Сзади, на последней скамье, сидели все Черножуковы. Крайней в ряду, рядом с Варей, примостилась Ганнуся. Девушка нарядилась празднично: запахнулась цветастым платком, обула подаренные сапожки; чтобы видны были новые красные бусы, расстегнула кожух. Когда выступающего понесло и он начал угрожать тем, кто «вцепился в свое хозяйство руками и ногами», Варя тайком взглянула на отца. У Павла Серафимовича руки сжались в кулаки, даже косточки побелели. Рядом с отцом – бледная как мел мать. Варе стало страшно. По привычке она хотела взять под руку подругу, но та отстранилась.

Зал то замирал в тишине, то взрывался возгласами и возмущением, то заполнялся безудержным хохотом. Наконец Лупиков подошел к основному – записи в колхоз – и предложил присутствующим высказаться.

– Я вам так скажу, – подала голос с места Одарка, – мне нечего делать в вашем колхозе. Я – вдова, у меня пятеро детей, но они у меня сыты и одеты. Имею хозяйство, с которого кормлю свою семью, огород, небольшой надел под рожь. Мне нужно обрабатывать все это, смотреть за детьми, стирать им, готовить есть. Так когда мне еще ходить на работу? С кем оставлять малышей? Сдать коровок в общее хозяйство? А чем поить детей?

– У тебя сиськи – как вымя у коровы, хватит молока всем! – крикнул какой-то мужик. Кто-то засмеялся, но женщина даже не улыбнулась шутке.

– Оно-то так, – продолжила она, – но, извините, я все же не корова, моего молока на всех детей не хватит. Поэтому вы здесь спорьте сколько угодно, а мне пора: дети дома одни остались.

Одарка поднялась, накинула на голову платок, степенно пошла к выходу. А когда позади услышала голос чекиста с угрозами отобрать и землю, и коров, женщина вернулась. Она сложила пальцы в два больших кукиша.

– Вот тебе, а не моих коров! – ткнула она кукиши Лупикову и ушла, гордо задрав голову. Зал взорвался смехом, а уполномоченный прямо-таки побагровел.

Когда немного стихло, Иван Михайлович придирчиво посмотрел на тех, кто сидел в последнем ряду.

– А вы, Черножуковы, что скажете? – обратился к ним. Мгновенно воцарилась тишина.

– Хочешь услышать мое мнение? – Федор поднялся. – Скажу сразу: я не пойду в колхоз.

– Мы уже на «ты»? – спросил Лупиков. – Я с тобой телят не пас.

– Вот это и плохо. Если бы пас, то знал бы, как эти телята достаются. Предупреждаю: ко мне можете не приходить, я своего ничего не отдам.

– Таких, как ты, будем ссылать, выгонять из села поганой метлой! – заорал коммунист. – Несознательным элементам нет здесь места!

– Ссылай! Убивай! Режь меня! Жги! – твердо, уверенно и громко сказал Федор. – Но ты не имеешь права заставить меня идти в коммуну!

– Имею! Имею полное право.

– И кто же тебе дал такое право: принуждать честных людей?

– Советская власть, коммунистическая партия дала мне такое право! – с гордостью заявил Иван Михайлович. – А ты – кулак, который нажился за счет батраков.

– Ошибаешься, чекист, у меня нет батраков.

– А мне сейчас безразлично, есть они или нет. Я знаю одно: среди наших сознательных крестьян тебе нет места.

– Ишь, как он запел! – завопил с места Осип Петухов. – Хватит кулакам трястись над своим добром! Отобрать у них все! Коров отдать в коммуну! Я буду первым, кто напишет заявление в колхоз!

– Я – второй! – поднялся его брат.

– Я тоже хочу написать заявление! – Ганнуся вскочила с места.

– Вот видишь, кулацкая рожа, – довольно сказал Лупиков, – молодежь лучше понимает перемены, которые пришли в нашу жизнь!

Варя оторопела. Она взяла за руку Ганнусю, но та резко ее выдернула и подбежала к столу, встала рядом с уполномоченным.

– Люди, – сказала она, раскрасневшись, – я хочу сказать: достаточно гнуть спины, трудясь на кулаков. Я и мой отец много лет работали на богача, не видя белого света. И просвета не было б, если бы не образование колхозов. Только теперь я буду чувствовать себя хозяином свободной земли, где мы все вместе будем днем работать, а вечером отдыхать. Я стану свободной в колхозе, потому что буду знать, что работаю не на кого-то, а на себя. А что я имела до этого? Каторжный труд, и все! Для чего? Чтобы кулаки сумки деньгами набивали? Хватит! Пришло мое время! Я буду третьей, кто напишет заявление! – горячо воскликнула она.