Григорий Карьянов - Поэтическая афера

– Ну, Николай, мне кажется, он уже получил свое сполна, – и сел на корточки, чтобы помочь собрать ему рассыпанные Зориным бумаги. Мы раскладывали их по папкам, пока я не заметил, что на всех листах записи ведутся в столбики, как списки.

– Зорин, – я встал и показал ему один из листков, подобранный с пола.

– Стихи? Не может этого быть. Это его? – он указал на паренька. Я кивнул.

– Две папки со стихами, ты можешь себе это представить? – спросил я.

– Кажется, у нас есть поэт для Чернова, – Коля похлопал меня по плечу и сам принялся помогать юноше собирать разбросанные листы по полу.

– Ты смотри-ка, как интересно, твои? – спросил Коля у юноши.

– Уж наверное не Ваши, – ответил паренек.

– Звать тебя как? – поинтересовался я.

– Фитиль, – мрачно ответил тот.

– Нет, ну ты глянь, к нему как к человеку, а он «Фитиль»! Имя у тебя есть, фамилия?

– Я вам так и сказал! А вы на меня раз – и дело сошьете?

– Да не нужен ты нам, мы за чемоданом пришли, – сказал Зорин.

– И папкой, – поддержал я товарища.

Парень молча собирал свои листы, после того как обе папки были успешно перевязаны, он убрал их в чемодан, закрыл его, поправил свою кепку, пиджак и направился в сторону перрона.

– Да и пускай идет, – махнул ему вслед Зорин.

– Да ты что, Коля? Мы же полчаса назад не знали, кого Чернову показывать будем, или, может, у тебя варианты появились?

– Не нравится мне этот парень. И кличка какая-то, Фитиль, – сказал Зорин, провожая парня взглядом.

– Сейчас ведь уедет, ты, как хочешь, а я догоню его, – сказал я Зорину и пустился следом за парнем.

Он стоял возле столба и курил, струйка дыма плавно ползла вверх. Курил он, не вынимая папиросу изо рта, щурил глаза и почесывал затылок. Я подошел к нему.

– Папироски не будет? – спросил я.

– Опять ты? Ладно, держи, – он протянул мне папиросу, я закурил.

– Фитиль, ты это… Не сердись на Зорина, сам понимаешь, что виноват, – сказал я, стараясь быть поучительным.

– Чего уж тут не понять, – расстроено сказал Фитиль.

– Ну а чего тогда надулся? Обидно, поди?

– Обидно, что попался, старею, – сказал он и посмотрел на меня.

– Ну, скажешь тоже. Сколько тебе? – спросил я.

– Семнадцать, – ответил Фитиль.

– Понятно. А выглядишь на все двадцать. Тебе уже не карманником быть надо, а куда выше метить. Я тебе не советую, не подумай, так, рассуждаю. Ты куда путь держишь?

– В Тамбов, – ответил тот и добавил: – К мамке. Я в Москве в десять лет оказался. Дома на поезд прыгнули с парнями и доехали. Они обратно потом, а мне интересно стало. Многому научился здесь. Писателем хотел стать, только одно дело -воровать, а другое – писателем быть. Стал не нужен я в этом городе, теперь обратно домой поеду.

– А почему «Фитиль»? – решил я еще раз попробовать узнать его настоящее имя.

– Меня вообще-то Евгений Раменский зовут, но когда приехал в Москву, связался с парнями, они меня курить и научили. Курю много, вот и Фитиль.

– А стихи, стало быть, твои?

– Мои, все мои.

– А почему на папке и на чемодане написано «Симон Ковальский»?

– Да не мой это чемодан, давно дело было, и папки пригодились, что в нем были. Везет мне на чемоданы, да еще и с папками, – сказал он и недружелюбно посмотрел на меня.

– Ну понятно. А стихи твои, значит, – парень кивнул. Поверю я ему или нет, его не волновало, он сейчас был готов сесть в свой поезд и уехать, так что врать мне не было смысла.

– Мне пора, сейчас поезд подадут, – сказал Фитиль и, подняв чемодан, выбросил окурок. – Бывай, – сказал он мне и, подмигнув, пошел по перрону. Я догнал его и пошел рядом.

– Неудобно как-то получилось, дай, думаю, провожу тебя, – Фитиль хмыкнул и молча продолжал идти. Мне нужно было во что бы то ни стало уговорить его остаться и присоединится к нашей поэтической авантюре, и с каждым шагом я понимал это все отчетливей. У меня не находилось слов. Не было того русла при разговоре, из которого он мог бы плавно перетечь в это сомнительное предложение.

– Дома чем займешься? – спросил я между прочим.

– Тебе правда интересно? Ну хорошо, может, в поле пойду работать или еще куда, у нас животные есть, а все население – старики. Мне там быстро найдут применение. Говорят, большевики скоро трактор выделят на наше село.

– Ты знаешь, что сейчас голод в уездах? – спросил я.

– Это ты мне будешь рассказывать про голод? – Фитиль остановился и посмотрел на меня так, словно я не знаю, о чем говорю, а у него опыта хоть куда.

– Так, просто спросил, – сказал я виновато. – Ты говоришь, поэтом хотел стать? У тебя будет такая возможность, если ты останешься, – сказал я интригующе. Мы стояли возле вагона, в который вот-вот сядет Фитиль.

– С чего взял? – спросил он.

– Потому что сегодня звезды на твоей стороне, и этот чемодан, – я кивнул на вокзал, где остался Зорин, – не просто случайное совпадение. Мы с Зориным писатели, сейчас пишем поэзию, и от его лица хочу предложить тебе присоединиться к нашему творческому кругу.

– Прямо так и писатели? Что пишете? Издаетесь? У кого состоите? – спросил Фитиль, прищурив глаз. Он явно мне не доверял, как, впрочем, и я ему.

– Мы работаем над издательством, у Прытко. Он сейчас в командировке, вроде бы. А так, вряд ли тебе что-нибудь, конечно, это скажет, но мы читаем на вечерах у Чернова.

– Брешешь? – воскликнул Фитиль и начал ходить взад-вперед. Еще недавно на допросе у меня был этот паренек, но правила игры изменились. Но один вывод из его действий я все-таки сумел извлечь: не нужно ничего доказывать. Нужно определиться, веришь ты или нет. Если же веришь, принимай человека, правда откроется со временем. Если же нет, можешь разворачиваться и уходить. Было видно, как у паренька загорелись глаза, но доля сомнений в них все-таки преобладала.

– Прям, так и к Чернову с собой возьмете? – спросил он.

– Ну, если ты сейчас сядешь в свой поезд и уедешь, тут уж извини, брат. Чернова мы в Тамбов не привезем. А останешься – и десятого числа будешь читать у Чернова, перед лучшими поэтами, например, Покровским, Ереминым, Екатериной Земской.

– Десятого, говоришь? – мы закурили, я молча кивнул.

– Если ты насчет билета, так уж и быть, одолжим тебе денег, а если мать ожидает, то думай сам, – это были последние слова, сказанные мной в его адрес. Других аргументов у меня не было, но удочка была верно закинута, и сейчас нужно было сделать решающий шаг, а именно развернуться и уйти. Я так и сделал. Зорин сдался в самом начале, а я хотя бы попытался уговорить парня. Фитиль оказался непрост, но и мы что-нибудь придумаем. Я вошел в здание вокзала. Коля сидел за нашим столом в пивной.

– Ну и чего ты пошел за ним, я не понимаю, – возмущался Зорин, пока мы шли к выходу.

– Думал, может, это наш шанс. Может, уговорить получится, – грустно сказал я.