Николь Кир - Теперь я всё вижу

«Меня не за это надо жалеть!» – хотелось крикнуть ей всякий раз при встрече, но сейчас было уже слишком поздно выяснять отношения, а кроме того, она была права – я действительно стала злобной, как Гринч.

Еще совсем недавно я была такой же бойкой и способной, как Руби, и у меня – если не считать эпизода с Лягушачьими лапками – отсутствовали причины не быть солнечной оптимисткой. Но после визита к доктору Холлу я переживала самый настоящий метаморфоз.

На протяжении первых недель моего пребывания в Уильямстауне я чувствовала себя опустошенной. Мое сердце можно было уподобить опустевшей квартире, которую покинули ее постоянные веселые жильцы Радость и Надежда. К середине лета в пустующую квартиру стали съезжаться новые съемщики, сущие негодяи. Мало того, что Страх и Злоба топали ногами по моим внутренностям, но еще и устроили ремонт, не согласовав со мной: содрали полы и разломали несущие стены. Меня терзал не просто страх за свое будущее, но ужас перед еще худшей бедой, которая могла обрушиться на меня в любой момент. Теперь, когда я знала, сколь многого вокруг себя не вижу, я постоянно ощущала неуверенность. Не стоит ли кто-то тихонько рядом со мной? Не скрывает ли мое непрерывно расширяющееся слепое пятно мчащуюся на меня машину? Этот страх подкреплялся постоянно происходившими со мной неприятностями – то я шарахнулась лбом об открытую дверцу шкафа, то подвернула лодыжку, не заметив ступеньку.

Я уже не просто боялась, я сходила с ума, постоянно ощущая себя жертвой обстоятельств и ожидая каких-то новых бед и неприятностей. Почему рубенсовская Руби не ослепла вместо меня? И вот теперь она и все другие сияющие радостью и здоровьем люди осуществляют свои мечты, а мой удел – к тридцати или к сорока годам, если повезет, – жить на социальное пособие в приюте. Я купалась в жалости к себе, и чем дольше это продолжалось, тем меньше во мне оставалось места для позитивных чувств. Немудрено, что у меня не было друзей.

Однажды августовским утром меня разбудил телефонный звонок. Дело было в комнате общежития, которую я делила с другой ученицей. Это звонила из Италии моя сестра Мариса, которая проводила лето у тети Риты, маминой сестры. Я слышала в трубке звон раскладываемых столовых приборов, слышала, как итальянские мамаши, крича на всю пьяццу, звали обедать своих детей. Звуки были теплые, живые, манящие. Я ощущала себя «девочкой со спичками», замерзающей до смерти, наблюдая за веселым праздником по другую сторону окна.

– Выбирайся оттуда и приезжай в Италию, – сказала сестра. – Тетя Рита вызвалась оплатить перелет.

– Не так это просто, – вздохнула я. – Я тут завязла.

Меня всю жизнь воспитывали быть прилежной и доводить до конца начатое дело. Мне никогда не пришло бы в голову оставить недопитую чашку чая.

Позже, в тот же день, я стояла за кулисами, готовая помочь очередной актрисе подготовиться к выходу на сцену. Слушая диалог из пьесы Артура Миллера, разыгрываемой на сцене, я думала об Италии. Я не была там с детства, когда бабушка возила меня в Приверно, ее родной городок неподалеку от Рима. Много лет я хотела вернуться туда, поездить по стране, увидеть каналы Венеции, но это всегда было слишком дорого либо я была слишком занята летней практикой или приработками.

И тут я вспомнила, что слепну. Еще немного, и я рискую никогда не увидеть Венецию. Погруженная в грезы, я услышала реплику, которая сигнализировала о том, что сейчас нужно будет менять костюм актрисе.

«Нам остается лишь надеяться, что мы правильно выберем, о чем нам потом пожалеть», – произнес со сцены актер.

Эту реплику я слышала каждый вечер на протяжении нескольких недель. Но сегодня она смогла пробиться через гул моих посторонних мыслей и попасть в самое яблочко.

Я не отношусь к числу тех глубокомысленных персон, которых часто посещают откровения, но это было настоящее откровение, по силе своего воздействия подобное «Большому взрыву».

Лови каждый гребаный момент.

Пойти сейчас безопасным, разумным путем – отбыть до конца свой срок в этом месте, которое я уже всей душой ненавидела, – было бы неправильным выбором будущих сожалений.

Завтра же я сообщу директору программы ученичества, что моя прабабушка заболела и мне незамедлительно нужно ехать в Италию. Это была наглая ложь, но меня она не заботила. Пусть Руби забивает гвозди вместо меня, у нее еще вся жизнь впереди, она успеет еще напутешествоваться, – да еще от природы курчавые волосы.

Я хочу пустить осторожность на ветер, как попытался сделать это мой отец, когда – мне было тогда одиннадцать – подъехал к нашему дому на мотоцикле Honda Nighthawk.

– Ого! – заверещала я, выбегая из дверей ему навстречу. – Мама тебя прибьет!

Однако он не вернул мотоцикл в магазин, как я думала. Нет, мотоцикл остался, правда, так и застрял в гараже. На моей памяти отец лишь раз вывел его из гаража и проехался по городу.

– Сегодня хочу поехать на работу на мотоцикле, – заметил он тогда за завтраком.

– Через мой труп, – коротко ответила мама.

Они спорили, пока ели хлопья с изюмом и в конце концов достигли компромисса. Папа поедет на мотоцикле, а мама, сестры и я последуем за ним на машине, хотя смысл этого с точки зрения безопасности остался для меня неясен. Предполагаю, смысл был в том, чтобы, когда папа угодит в аварию, она могла проводить взглядом его душу, поднимающуюся на небеса, и он услышал бы вопль этого взгляда: «НУ ЧТО Я ТЕБЕ ГОВОРИЛА, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ!»

Я с сестрами всю дорогу плакала, а на светофорах мы высовывали головы в окна и кричали: «Папа, сядь в машину! Мы не хотим, чтобы ты умер!»

В скором времени мотоцикл стоял перед нашим домом с табличкой «Продается».

Я вспомнила эту историю, стоя за кулисами и размышляя, как бы мне смыться с театрального фестиваля.

«Это мой мотоцикл, – думала я, – но я не собираюсь держать его взаперти. Буду ездить на нем сломя голову, пока не отвалятся колеса».

Неделю спустя я уже стояла, преклонив колени, в соборе св. Петра, и мое лицо было мягко освещено солнечным светом, пробивавшимся через витраж с голубем над алтарем. Я сидела на пьяцца дель Дуомо, впитывая в себя величественность собора и попивая кампари, которым угостил меня красивый незнакомец с мотоциклом, местечко на сиденье которого поджидало меня на случай, если я захочу прокатиться. Не Nighthawk, но что-то вроде.

Все свои сбережения, а также подаренные ко дню рождения и к окончанию курса деньги я пустила на путешествия. Я побывала в Вене, Будапеште, Амстердаме и Париже. Я пила вино, глядя на каналы и дворцы, на горячих парней разных национальностей, не знавших ни слова по-английски, но и не нуждавшихся в этом. Я стояла перед собором Сакре-Кёр, глядя на женщин на ходулях, размахивавших шарфами, и фиолетовые волны шарфов на фоне белого храма и голубого неба до краев переполняли мое сердце впечатлениями. Это был правильный выбор будущих сожалений.