Николь Кир - Теперь я всё вижу

Доктор Холл был прав. Мне действительно нужно было начинать менять свою жизнь.

Сама жизнь побуждала меня искать в ней светлые стороны. И я сказала жизни: «Будь по-твоему».

Никогда не пытайтесь закурить сами. Раз за разом промахиваясь огнем мимо сигареты, вы рискуете тут же разоблачить свою тщательно скрываемую немощь. Если вы хотя бы чуточку оголите грудь, рядом обязательно окажется мужчина с огоньком. Сделайте это правильно, и сама просьба прикурить может выглядеть романтичной и соблазнительной в духе Богарта и Бэколл. Сделайте это неправильно, и это все равно будет лучше, чем сослепу поджечь себе волосы.

В процессе долгих переездов по железным дорогам Европы у меня было вдоволь времени подумать, и чем больше я думала, тем отчетливее осознавала, что все свои девятнадцать лет принимала дарованное мне зрение как что-то само собой разумеющееся и не ценила то, что имела. Сколько драгоценного времени я растратила зря, глядя на одни и те же лица, одни и те же уличные знаки, одни и те же интерьеры одних и тех же комнат. Теперь все изменится, ведь за ближайшие десять лет я должна успеть пересмотреть все, что только можно успеть. Я должна накапливать коллекцию образов.

Чтобы успевать больше видеть, надо успевать больше делать. А для этого мне нужно стать другой. Теперь, когда для моих глаз был определен предельный срок годности, у меня нет времени на то, чтобы оставаться грязной блондинкой, имея голову на плечах.

Я всегда была до крайности осторожной и благоразумной. «Лучше подстраховаться, чем потом жалеть» было девизом нашей семьи, а фраза, которую мне в детстве чаще всего приходилось слышать, звучала так: «Будь осторожна!» Мои мама и бабушка повторяли ее как мантру, очень часто в паре с «Я люблю тебя», так что мне по сей день трудно отделить эти две фразы одну от другой. Всегдашняя осторожность подразумевала не только недопущение безрассудства и спонтанности в поведении, но также и легкомыслия. Например, мама считала недопустимо легкомысленным расточительством наличие на полке нескольких начатых пачек хлопьев. («ЗАЧЕМ нам две полупустые пачки хлопьев, если их можно ссыпать в одну!?») Все хобби моего отца относились к категории «то, за что мне пришлось бы платить другим людям». Например, он сам менял плитку в ванной. Легкомыслием в нашем доме считалось и употребление не разбавленного водой апельсинового сока. Когда мы отправлялись в отпуск, родители с таким рвением планировали и обустраивали наш досуг, что его трудно было отличить от работы. Мы всегда старались прийти на пляж в числе первых, обгоняя толпу, всегда тщательно планировали любые «приключения» и не заходили в ресторан, не наведя о нем предварительно справки. И я сама всегда поступала так же. Этому больше не бывать.

Отныне я буду жить смело, не осторожничая, жить так, словно завтрашнего дня не будет. Во время перелета из Нью-Йорка в Рим я потратила несколько часов на составление огромного списка вещей, которые мне необходимо успеть увидеть, пока «свет не потухнет». Первую строчку в нем занимали «глаза моих детей», но как раз с этим придется подождать. Затем шли различные туристические достопримечательности, многие из которых мне удалось посмотреть в том же августе: каналы Венеции, Елисейские поля, королевский дворец в Вене и многое другое. Потом шли пункты, каждый из которых был невозможнее предыдущего и в которых перечислялось не столько то, что я хочу увидеть, сколько то, как я хочу жить. Например, «всегда останавливаться и смотреть на искрящиеся тротуары» [3] В Нью-Йорке некоторые тротуары действительно поблескивают из-за вкраплений слюды в бетоне, которые играют роль блесток. – Прим. перев . , «спать только тогда, когда это совершенно необходимо», «читать абсолютно все».

Уткнуться носом в книги и брать жизнь за яйца, казалось бы, два диаметрально противоположных подхода, но чтение всегда было одним из моих любимейших занятий, и я отчаянно боялась навсегда лишиться этой великой радости. Разумеется, существуют аудиокниги, но сама возможность уткнуть глаза в бумагу и водить ими по странице, слева направо, слева направо, слева направо, сам ритм этого танца, его безмолвие, нарушаемое лишь тихим шелестом перелистываемых страниц, эти обложки с пятнами кофе, который пьешь, читая главу, обещающую перевернуть всю твою жизнь, – всего этого не получаешь, слушая аудиокнигу, и мне хотелось получить этого как можно больше, пока я еще могла.

В том августе перечитать абсолютно все на свете мне не удалось, но «Анну Каренину» я прочитала от корки до корки. И волшебным образом чтение этой книги обернулось реальными приключениями. В частности, на любовном фронте.

Я сидела на скамейке под фонарем на римской пьяцца Навона и читала главу, где Вронский едет за Анной в Санкт-Петербург, когда рядом со мной раздался мужской голос:

– О, хорошая книга!

Он говорил на безупречном английском, а легкий итальянский акцент лишь придавал ему шарма.

Я подняла голову и увидела стоявшего надо мной худого загорелого мужчину возрастом ближе к тридцати. Был уже вечер, поэтому я не смогла различить цвет его глаз, но они были явно темные, как и коротко остриженные волосы. В чистой, тщательно выглаженной рубашке-гуаябере с «Фонтаном четырех рек» за спиной он выглядел так, словно пришел на фотосессию для итальянской версии журнала Vogue.

– Вы любите Толстого? – спросила я на безупречном – как я надеялась – итальянском, лишь с легким американским акцентом для большего шарма.

Час спустя мы уже сидели в баре на виа делла Паче, пили красное вино и обсуждали русских романистов. Моего нового знакомого, высокого смуглого красавца, звали Бенедетто; он был кандидатом наук в области биомедицинской инженерии, жил в маленьком городке возле Венеции и приехал в Рим всего лишь на сутки по делам.

Мне пришло в голову, что это мог быть мужчина не только моей мечты, но и мечты моих родителей. Когда он заплатил за выпивку, я ждала, что он пригласит меня к себе в гостиницу (что, разумеется, я отклонила бы, поскольку даже красивые кандидаты наук могут оказаться серийными убийцами), но приглашения не последовало. Вместо этого он настоял, что проводит меня до дверей квартиры тети Риты, где я обосновалась вместе с Марисой. На булыжной мостовой перед домом он протянул мне листок бумаги с номером его мобильного телефона, попросил позвонить через пару дней и затем нежно поцеловал меня в губы.

Я заставила себя выждать два дня, прежде чем позвонить ему, тем самым демонстрируя, как мне казалось, недюжинное самообладание. Он был не просто джентльменом, он был итальянским джентльменом, а это редчайшая порода. Поэтому, когда он пригласил меня приехать к нему в городок в окрестностях Венеции, я не заставила себя долго упрашивать.