Николь Кир - Теперь я всё вижу

Все это так возбуждало меня, что я напрочь забывала о больных глазах, вспоминая о них лишь изредка, и то лишь затем, чтобы убедить себя в том, что диагноз стал лучшим событием в моей жизни. Он разбудил меня, встряхнул, помог взглянуть на жизнь под другим углом и при всем том не повлек за собой сколько-нибудь серьезных негативных последствий, потому что зрение мое, насколько я могла судить, не ухудшалось. И поскольку я сама не думала о своей болезни и она практически никак не затрагивала меня, не было и причин о ней кому бы то ни было рассказывать.

О моем диагнозе знали лишь несколько человек, самые близкие друзья. Я поделилась с ними сразу после визита к врачу на Парк-авеню, когда еще сама была в полной растерянности. Но когда я обнаружила светлую сторону в этой истории, то решила больше ни с кем своей проблемой не делиться. Я не хотела слушать неуклюжие подбадривания и ловить на себе жалостливые взгляды. Я боялась, как бы история моей болезни не навредила моему формирующемуся имиджу жизнерадостной сексапильной девчонки.

Кроме того, кто знал, что готовит нам будущее? К тому времени, когда скрывать болезнь станет уже невозможно, мне стукнет тридцать, а то и больше. Я уже буду старухой. Кто знает, доживу ли я до тех лет? Да и в любом случае это был сугубо личный вопрос. Я же не сообщаю размер своего лифчика, когда заказываю чашку кофе, и на семинаре по фракталам не объявляю во всеуслышание, что у меня месячные.

Не то чтобы это было тайной или чем-то в этом роде, убеждала я себя. Я знала, что такое хранить тайну, и это было совсем не то . Когда нужно сохранить тайну, ты лжешь напропалую – как упорно лгала моя мама, что потеряла нужную карточку, когда жена папиного коллеги пыталась выведать рецепт ее знаменитого чизкейка. Мама точно знала, где лежит эта потрепанная, замасленная карточка, но считала, что если женщина хочет прославиться на весь Бруклин своими сырными десертами, она должна как следует потрудиться для этого, а не получить все готовеньким. Да, рассуждала я, я знала, что такое тайны, но моя болезнь тайной не была. Я просто о ней не упоминала.

Вполне вероятно, что Анна Каренина немножко шепелявила или имела слабовыраженную дисплазию бедра, но Толстой не упомянул об этом – просто потому, что не считал это относящимся к делу. И здесь было то же самое, уговаривала я себя: посторонняя деталь, о которой я могла не упоминать. До поры до времени, по крайней мере.

Когда вы пытаетесь создать интимную атмосферу, в этом вам поможет – и одновременно снизит вероятность несчастного случая – правильный выбор романтического освещения. Очевидный вариант – свечи, но он небезопасный, поскольку есть риск, что вы собьете свечу ногой, барахтаясь на кровати, или швырнете на нее свой кружевной лифчик, отчего может возникнуть пожар – и совсем не тот, на который вы рассчитывали.

Лучше использовать лавовую лампу.

– Ты с ума сошла? – гремел голос матери в телефонной трубке. – Цирковая школа?

– Только на лето, – уверила я ее, сидя на кровати в своей комнате в общежитии, окруженная кипами библиотечных книг, сплошь в цветных закладках, и перекусывая лакричными палочками и вишневой «кока-колой». – Не волнуйся, – добавила я, – в сам цирк я поступать не буду.

– Надо же, какое облегчение, – ответила мать голосом, полным сарказма. Я услышала, как она кричит отцу, который в это время, вероятно, анализировал эхокардиограммы в своем кабинете дальше по коридору: «ХОРОШИЕ НОВОСТИ! ТВОЯ ДОЧКА РЕШИЛА НЕ ИДТИ ПОТОМ В ЦИРК!!!»

Она снова обратила свое внимание на меня:

– Давай говорить прямо. Мы с отцом гробили себя, работали как проклятые, чтобы ты могла поступить в самый престижный вуз. И это все для того, чтобы ты, получив диплом о высшем образовании, пошла дальше в школу клоунов? В то время как твои однокурсники устраиваются клерками в суды или в Goldman Sachs?

Я не первой в нашей семье получала высшее образование. Мой отец, сын водопроводчика, закончил небольшой колледж в Бруклине, а затем мединститут в Италии, но я первой получала не просто диплом, а диплом с «именем», что было заветной мечтой моих родителей еще с тех пор, когда я была оплодотворенной яйцеклеткой. Одним из моих ранних воспоминаний было знакомство со студенткой Йельского университета, когда мы с мамой ехали в метро из Бенсонхерста. Я читала детектив из серии Нэнси Дрю, а мама засыпала девушку вопросами о процедуре поступления, подготовке к вступительным испытаниям и стоимости учебников.

– Так или иначе, это лучший из вузов и поступить туда очень трудно, – стала объяснять мне мама, когда девушка вышла из вагона в Нижнем Манхэттене. – Но у тебя достаточно ума и способностей, чтобы добиться этого. Я уже и деньги коплю.

И она свою часть выполнила, каждый месяц переводя деньги на специальный сберегательный счет для оплаты моей будущей учебы, и я, сначала поступив, а теперь готовясь к выпуску.

Вот ради чего, регулярно толковала мне мать, моя бабушка иммигрировала в Америку и работала на трех работах, да еще шила на заказ; вот ради чего мать экономила на всем и копила деньги, не позволяя себе съездить на курорты по линии Club Med и бывая в ресторанах только по особым случаям – все ради того, чтобы я смогла по-настоящему преуспеть. И вот теперь, когда близится час воздаяния за все тяжкие труды трех поколений, я собираюсь послать все к чертям и пойти в школу клоунов?

– Вообще-то, – уточнила я, грызя лакричную палочку, – я не клоунадой собираюсь заниматься, а пластической акробатикой.

– Я вешаю трубку, пока у меня не начался сердечный приступ, – решила мама. – Поговорим после выпускных экзаменов.

Мой новый образ жизни явился причиной серьезных проблем в отношениях с родителями и вызвал настоящий душевный кризис. Родители ломали голову над тем, где они дали маху, что они сделали неправильно в отношении меня. Я знала это, потому что мама регулярно спрашивала: «Где, Николь, и в чем я дала промашку?» Я могла бы объяснить ей подоплеку моего новоиспеченного авантюризма, а именно довлеющий надо мной предельный срок, по истечении которого свет в моей жизни померкнет, но мне не хотелось опять повергать всю семью в депрессию. Тем более что для депрессии никаких оснований не было; ведь я по-настоящему наслаждалась лучшими днями своей жизни.

Последние два года в колледже пролетели совершенно незаметно, я заканчивала последний курс и готовилась к выпуску. После летних приключений в Сан-Франциско я сниму квартиру в Бруклине на пару с Бет, найду себе агента и постараюсь войти в мир звезд – ведь это было бы совсем неплохо и с материальной точки зрения, не уставала напоминать я матери, когда она массировала себе голову, пытаясь унять головную боль. Однако, прежде чем получить диплом, я еще должна была сыграть в выпускном спектакле, не очень известной, но чрезвычайно интересной пьесе Дэвида Рэйба, где я играла экзотическую танцовщицу, которую выбрасывают на ходу из автомобиля. Это подразумевало, что я не только должна понарошку нюхать кокс и ходить в наряде стриптизерши, но меня еще и фальшивой кровью всю зальют. Могло ли что-то быть лучше?