Евгения Багмуцкая - Когда я увижу тебя

Мне так хотелось пойти к нему. Перебороть страх, вдруг возникшую неловкость, решить все на месте. Когда видишь человека, когда смотришь ему в глаза – невозможно обмануть ни его, ни себя. Но стоило мне представить, как я стучу в его дверь, как он открывает мне, и у меня сразу же холод по затылку: что я скажу ему, сумею ли, не обижу? Ведь это не какой-то там мужчина, это Саша, мой лучший друг, мой близкий друг, один из главных людей в моей жизни. Я все никак не решалась представить его в другой роли – в роли любовника.

Я видела его раньше в таком образе, но не со мной. Я перебирала в памяти все его прежние – известные мне – отношения и все равно плохо представляла, какой он в них. Увы, я не помнила, не знала его влюбленным. Как правило, у него были красивые, яркие девушки – полная моя противоположность, если быть честной. Длинные ноги, идеальные брови, брендовая одежда. Куда мне – с моими неизменно серыми футболками и потертыми кедами – было угнаться за их шиком? Лишь однажды, где-то год назад, мне показалось, что Саша наконец нашел ее. Юля была чудесной и легкой – говорила с забавными запинками, всегда улыбалась, знала кучу невероятных фактов, чем неизменно меня восхищала. Она совершенно отличалась от девушек, которыми обычно увлекался Саша. Мы с ней были чем-то похожи. Маленькая, хрупкая, в цветных штанах и тельняшках, с асимметричной стрижкой, разлетающейся при первом порыве ветра, – мы быстро нашли с ней общий язык и даже мило подшучивали над Сашей, а он то ли смущался, то ли злился и угрюмо уходил в комнату. Мне казалось, что он влюблен в нее – так трогательно он о ней заботился, подавал ей пальто, наматывал вокруг ее шеи свой шарф, ругал, если она была легко одета, держал ее за руку во время кино, кормил с рук, как маленького зверька. Я тогда нисколько не ревновала – не чувствовала, что теряю его, он всегда оставался «моим Сашей». Лишь порой мне хотелось, чтобы он был рядом со мной как друг, а не рядом с ней как любовник. Но это было нормально, правильно и хорошо. Правда, продлилось недолго.

Однажды вечером я грустила и позвонила Саше, спросив, могу ли зайти в гости. Он сразу согласился.

– Ты один? – уточнила я. – Я не помешаю?

– Нет-нет, что ты, приходи, жду, – спешно ответил он и положил трубку.

Я была около его дома уже через двадцать минут. На лестнице, к моему удивлению, столкнулась с Юлей – быстро сбегающей по ступеням, плачущей.

– Юлька, – я схватила ее за руку, – ты чего? Вы поссорились?

Она посмотрела на меня так, словно мы с ней незнакомы, резко выдернула свою руку из моей, бросила что-то вроде «Все в порядке» и выбежала из подъезда. Когда я поднялась в квартиру, Саша выглядел так, словно ничего не произошло и это не он сейчас поссорился со своей чудесной девушкой.

– Саша, ты пошто ребенка обидел? – не смогла сдержать я любопытства.

– Столкнулись? – тревожно спросил Саша.

– Да, на лестнице. Юлька вся зареванная.

– И что она? Говорила что-то? – разволновался.

– Не, не захотела со мной разговаривать, убежала. Почему ты мне не сказал, что не один? Я бы не стала вам мешать.

– А ты и не помешала, – сухо ответил он и затем добавил: – И just for your information : [5] И к твоему сведению ( англ.). с сегодняшнего дня я снова один и нисколько по этому поводу не переживаю.

По этим единственным известным мне Сашиным отношениям (остальные скорее напоминали секс без обязательств) мне было еще сложнее составить мнение о нем в роли бойфренда или любовника. Что, если он жестокий и холодный? Что, если он добивается женщины и сразу к ней остывает – как множество знакомых мне мужчин, уверенных в своей привлекательности и востребованности? Неужели он может так поступить и со мной? Его история с Юлей закончилась недавно, а он уже признается в любви другой. От этих мыслей у меня разболелась голова.

К вечеру – стоило солнцу сесть – становилось прохладно, никто не успевал прогреться за день; я возвращалась домой, словно не было весны, все показалось и зря я убрала плащ с подкладкой на антресоли, рано для тепла еще. Саша стоял у подъезда. Я шла и не замечала его почти до самой двери, как вдруг подняла глаза и почти отпрянула. Он неловко, даже смущенно затушил сигарету, втянул плечи, сунул руки в карманы и, глядя мне в плечо, спросил:

– Впустишь?

Я поняла, как ему страшно, как тяжело ему дался приход, по голосу – чуть хриплому, даже фальшивому, будто он наугад, боясь, выбирает слова.

– Конечно, – улыбнулась я и протянула ему пакеты с продуктами намеренно укоризненно, ведь в другой день он бы сам их выхватил, не вынимая сигареты, зажатой между зубами, и без капли услужливости.

Дома было тепло, почти душно, я сразу же пошла на кухню – открывать форточку, чтобы проветрить квартиру, нагретую за день еще не выключенным центральным отоплением. По дороге нажала на кнопку электрочайника. Саша вошел вслед за мной – занес пакеты, засуетился у окна, словно впервые был у меня дома.

– Кури уже, – разрешила я, не дождавшись вопроса, кивнув в сторону пепельницы на подоконнике, годами служившей ему.

Он встал к окну, достал сигарету из пачки и принялся ее разминать, никак не решаясь закурить, то подносил ее к губам, то снова опускал. Я смотрела на его спину, на его обнажившийся затылок, и меня мучило какое-то странное чувство. Я пыталась понять, что я действительно чувствую к нему – помимо той, как мне казалось, бесконечной сестринской любви. Кто из нас двоих ошибается – он или я? Вдруг я поняла, что впервые в жизни по- настоящему боюсь его потерять. Боюсь, что его не будет в моей жизни – так или иначе, а я ведь даже представить себе не могу, как это – без него, как такое вообще возможно. Предательский ком подкатил к горлу, и я тоже отвернулась – к столу, звенеть чашками, доставать заварку, наполнять ложки-ситечки. Саша же словно ждал момента, когда вода забурлит, дойдет до точки кипения, щелкнет выключатель чайника и шум пойдет на спад, затихая. Он заговорил – обрывисто, выбирая слова, будто вырезая их из газеты для киношной угрозы слог за слогом, постоянно меняя интонацию:

– Прости меня. Наверное, я не должен был. Признаваться тебе, грузить тебя этим. Я понимаю. Я все вижу. Я не идиот, Ленка. Но ничего не могу с собой поделать.

Выдохнул, закурил, запрокинул голову. Я смотрела на него тайком, высокого, широкоплечего, и знала, что сейчас ему больно, и стыдно, и горько, и всему виной я. И заговорить бы, и найти для него слова, но какие – я сама стою, как немая, будто и не говорила никогда прежде ни с кем о том, что чувствую.

– Ты тогда пошутила что-то про инцест, кажется, да, Лена? – не поворачиваясь, повел плечом, мол, молчи, не оправдывайся, – знал, что я начну протестовать и просить прощения. – Не надо, не извиняйся. Так и выглядит. Мы с тобой даже в одной постели были не раз, ты теперь, наверное, думаешь, что я пытался с тобой переспать?