Мохаммад-Казем Мазинани - Последний из Саларов

Разожженные угольки в мангале покрывались пеплом… Мирза-хан уже не выдерживал. Зевота его становилась совсем нестерпимой. И он встал и пошел в комнату старого князя. Шазде лежал как-то боком, скорчившись, словно старик, сделавшийся вновь зародышем и пребывающий в том сне, которому нет толкований…

– Ваше высочество?!..

Старик словно ждал, чтобы кто-то его позвал – тогда он встанет. И когда он услышал голос, он ахнул, сердце лопнуло, и конец! Не для того же он явился в мир, чтобы долго умирать…

Мирза-хан опрометью выбежал в главный зал, а когда увидел приготовленный стол, ударил себя кулаком по лбу. Фамильная опиумная трубка Саларов лежала, сиротливо и беззащитно, чашечкой на инкрустированном мангале, а чубук ее, словно тело шазде, потихоньку остывал.

Слезы будто вскипели в глазах Мирзы-хана. Лицо его стало похоже на надрезанную головку опиумного мака. Шутка ли?! Сорок лет каждый вечер в пять ты курил вместе с человеком, выпуская дым в небо, а теперь в небо полетел его дух… Так будь ты проклят, Мирза-хан, если после этого сможешь получать кейф от трубки! Хоть бы и опиумный мак после этого дня прекратил расти на земле. Пусть ни в одном чубуке не раздается это сипение и свист. Зачем теперь и сетку для углей раскачивать? Зачем угольки доводить до яркого горения? Чайник для кого теперь ставить ровненько на мангале?

На крик Мирзы-хана сбежались все женщины усадьбы. Ханум ханума смотрела на шазде и не верила своим глазам. Нет, не может того быть, чтобы он умер. Наверняка он просто их испытывает. И сейчас встанет, затянется из своей трубки и такое удовольствие получит, словно ребенок, в первый раз в жизни приникший к материнской груди…

Таджи плакала и причитала, как того требовала традиция. Султан-Али стоял у окна и не мог отвести глаз от подушки, на которой сиживал шазде… пустота на месте человека, который бросил вызов времени и воевал с ним, который под этими синими небесами приговорил к наказанию, к пытке сотни людей, который словно бы для того явился в мир, чтобы кусты опиумного мака и деревья джиды не чувствовали себя бесполезными… Этот человек девяносто пять лет чередовал день и ночь, и трижды сгнили приготовленные для него саваны, а он всё был жив. Нет, невозможно было поверить, что он вот так неожиданно умрет.

Оповестили Салар-хана. Он пришел, немного поплакал и занялся рутиной дел. А на следующий день утром все сбежались в усадьбу как на пожар: чтецы Корана и «фатихи», и завсегдатаи поминок, и трактирщик, и гробовщик, и главный городской мулла. И понесли тело в его последний путь. Шазде он или не шазде – разницы нет: мертвого нужно похоронить.

Тело его вынесли из усадьбы и трижды клали на землю и вновь поднимали, чтобы оторвать его сердце от семьи, от особняка и от любимой трубки. Под кашмирским легким покрывалом он как-то раскинулся, точно потягивался. Неужели и впрямь не мог Азраил [19] Азраил – ангел смерти в исламе. на час позже забрать его душу, чтобы он не покинул мир в том расстроенном и развинченном состоянии, которое бывало у него перед пятью часами вечера.

На похороны пришло чуть ли не большинство жителей города – те люди, которые либо сами, либо в лице своих предков отведали палку, или кнут, или даже саблю Каджаров. Но сейчас они так скорбели над гробом шазде, будто потеряли самого дорогого им человека. Что бы ни говорили, но благодатное влияние этого семейства затронуло очень многих. Сколько каналов и арыков прорыли, и сколько возникло садов и загородных вилл! Все понимали, что, если бы родовые схватки у жены Хусейн-кули хана Каджара не начались именно в этом городке фруктовых садов, то он и остался бы глухоманью или вовсе захирел. Важнее всего, быть может, было то, что в саму человеческую породу Каджары внесли генетическое разнообразие, ведь тут, благодаря красивейшим девушкам, например, грузинкам или черкескам, смешались самые разные расовые типы… Лица с кожей светлой или красноватой… Русые и каштановые волосы, точеные тела… Глаза как молоко посреди выжженной солнцем пустыни…

Ханум ханума, Таджи, Шабаджи, рыдая, убивались чуть ли не насмерть. Посторонние женщины старались от них не отстать. Судабе-ханум в чадре из крепа с сеткой привлекала всеобщее внимание. Хотя она и не питала к шазде горячих чувств, но и она полслезинки уронила.

Покойника опустили в могилу, и первую лопату земли бросил на него Султан-Али, словно хотел самому себе доказать, что его хозяин действительно умер. Мирза-хан и остальные тоже бросали в могилу горсти земли с таким видом, будто желали поскорее забыть шазде. Ведь правильно сказала Ханум ханума: земля по природе своей холодна и приносит забвение.

Саван шазде еще не просох от слез, а уже слетелись наследники – сыновья, которые старились параллельно с отцом и отнюдь не пылали к нему любовью. Их приезд был полезен в одном отношении: подтвердилось, что из двенадцати сыновей шазде, кроме самого младшего, о котором никто не имел вестей, и кроме еще двоих, которые умерли, все остальные живы и здравствуют. А следовательно, вся собственность: мельница и два участка земли с ирригацией, и крохотные деревеньки в три дома, и несколько садов, и большие площади полей под посевами – всё это разделили на соответствующее число долей, и каждый из сыновей вступил во владение своей частью. Свое получила и единственная дочь шазде. Особняк и его утварь, и три доли из шести приусадебной деревни, согласно завещанию, перешли во владение Салар-хана и Ханум ханумы.

После смерти шазде здесь ничего не изменилось – точно он всё еще был жив. Тут и там в особняке чувствовалось его присутствие. Салар-хан переехал сюда из деревни и полностью занял место своего отца. Лишь иногда он ускользал погостить в деревню ко второй жене. Таджи ходила гоголем: после стольких лет она опять заполучила мужчину в свои руки.

Салар-хан отнесся ко всему, что унаследовал, очень по-хозяйски. Он даже не дал скучать отцовской трубке для курения опиума. Чубук, мундштук и чашечка – всё было согрето теплом его рук и как бы воспрянуло к жизни. И вот в пять вечера Султан-Али уже опять крутил на террасе сетку с углями – точно планеты летали по орбите; и ссыпал в мангал пылающий жар, и готовил застолье нового хозяина – со всем, что этому сопутствовало: с Мирза-ханом, с чаем, сахаром-набатом, конфетами-подушечками и инжиром… И Салар-хан стал получать такое удовольствие от фамильной опиумной трубки, точно хотел разом схватить всё, что причиталось ему в этом мире.

Ты по-прежнему сбит с толку. Постоянно пытаешься протянуть руку, чтобы взять что-то – и не можешь. Порываешься встать, чтобы сходить в туалет – и не двигаешься с места. Хочешь почесать спину – невозможно. Жена пытается вновь привязать тебя к жизни. Твою деревянную кровать она переставила в холл, прямо перед телевизором, чтобы ни в чем тебе не было ущерба. Всегда вовремя дает тебе лекарства. Сын и невестка заходят регулярно, раз в несколько дней. Внучка к твоему состоянию еще не привыкла, но ее милое детское косноязычие уже приятно веселит тебя. И всё же, как ты ни стараешься, тебе не удается прикипеть душой к этой жизни…