Пайпер Керман - Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме

Она взглянула на меня как на дождевого червя, который корчится на тротуаре после весеннего ливня.

– Да ладно? Надевай пальто и бери лопату.

А завтрак? Я натянула термобелье и уродливое пальто со сломанной молнией и пошла к своим товарищам по несчастью, которые уже чистили дорожки на холодном, пронизывающем до костей ветру. Солнце уже взошло, все было окутано утренней дымкой. Лопат на всех не хватало, а моя и вовсе была сломана, но зайти обратно в здание, пока не окончена работа, никто не имел права. У нас больше людей рассыпали соль, чем сгребали снег.

Я стояла в флуоресцентном свете обшарпанной душевой и смотрела на отражавшуюся в зеркале незнакомую женщину. Что подумает Ларри, когда увидит меня такой?

Среди вновь прибывших выделялась миниатюрная доминиканка, которой было уже за семьдесят. Она едва могла объясниться по-английски. Мы отдали ей свои шарфы, закутали ее и поставили в дверной проем, чтобы защитить от ветра. Она слишком боялась войти внутрь, но было просто безумием заставлять ее разгребать снег на холоде вместе с нами. Одна из женщин сказала мне, что эта старушка получила четыре года за «телефонное дело» – она передавала телефонные послания своему родственнику, который торговал наркотиками. Интересно, прокурор, который вел ее дело, гордился тем, что ему удалось ее засадить?

Я боялась, что погода помешает Ларри выбраться из Нью-Йорка, но узнать наверняка, приедет ли он, никак не могла, поэтому до трех часов дня, когда начиналось время посещений, я изо всех сил старалась держать себя в руках. Приняв душ и надев тот комплект униформы, который показался мне наименее уродливым, я стояла в флуоресцентном свете обшарпанной душевой и смотрела на отражавшуюся в зеркале незнакомую женщину. Я была лишена любых украшений и казалась себе совсем не женственной – ни драгоценностей, ни косметики, никаких прикрас. На нагрудном кармане моей рубашки защитного цвета маячило чужое имя. Что подумает Ларри, когда увидит меня такой?

Закончив приготовления, я устроилась ждать возле большой комнаты отдыха, где проводились свидания с посетителями. На стене висела красная лампочка. Когда заключенная видела своих близких, идущих в сторону здания тюрьмы, или слышала, как ее вызывают по громкоговорителю, она щелкала выключателем возле двойных дверей комнаты для свиданий. Внутри тоже загоралась красная лампа, которая сообщала надзирателю в комнате, что заключенная пришла на встречу со своим посетителем. Надзиратель не спешил впускать ее внутрь, но в конце концов вставал, открывал дверь, обыскивал узницу и проводил ее в комнату для свиданий.

Около часа простояв у двери, я со скуки принялась туда-сюда ходить по главному коридору, взволнованная донельзя. Когда мое имя раздалось из динамиков – «Керман, в комнату свиданий!», – я трусцой побежала обратно. У двери меня ждала кудрявая надзирательница с накрашенными ярко-голубыми тенями глазами. Я широко расставила ноги и раскинула руки, она пальцами провела по моим конечностям, заглянула за воротник, ощупала пространство под лифчиком и под резинкой штанов.

– Керман? Первый раз, да? Он тебя уже ждет. Никаких прикосновений! – Она распахнула дверь в комнату свиданий.

В дни посещений в этой комнате расставляли маленькие столики и складные стулья. Когда я вошла, занята была примерно половина мест. За одним из столов меня ожидал встревоженный Ларри. Увидев меня, он вскочил на ноги. Я как можно быстрее подошла к нему и заключила его в объятия. Мне стало так радостно, что Ларри просиял при виде меня. Я снова почувствовала себя собой.

В начале и конце свидания посетителей можно было обнимать и целовать (без языка!). Одни надзиратели позволяли держаться за руки, другие – нет. Если у надзирателя был плохой день, неделя или вся жизнь, об этом узнавали все, кто находился в этой убогой, устланной линолеумом комнате свиданий. Здесь также всегда работали двое заключенных, которые помогали надзирателю и часами болтали с ним.

Мы с Ларри сели за маленький столик. Он молча смотрел на меня и улыбался. Мне вдруг стало неловко, и я задумалась, видит ли он во мне какие-то перемены. Затем мы начали говорить, пытаясь сразу рассказать друг другу обо всем на свете. Я рассказала, что случилось, после того как он оставил меня в тюремной приемной, а он признался, как сложно ему было тогда уйти. Он сказал, что говорил с моими родителями, что они держатся и что мама собирается навестить меня уже на следующий день. Он перечислил всех, кто позвонил ему в надежде узнать, как у меня дела, и послал запрос на добавление в список посетителей. Я объяснила, что список посетителей ограничен до двадцати пяти человек. Наш друг Тим запустил сайт www.thepipebomb.com, где Ларри публиковал всю важную информацию (включая ответы на часто задаваемые вопросы).

Мы проговорили несколько часов (по пятницам посещения разрешались с трех до восьми) – Ларри расспрашивал меня обо всех подробностях моего тюремного быта. Сидя с ним за маленьким столом, я смогла ослабить бдительность, которую не теряла все эти дни, и едва не забыла, где мы находимся, хотя и описывала все детали своей новой жизни. Рядом с Ларри я чувствовала себя самой любимой и не сомневалась, что однажды покину это ужасное место. Я снова и снова заверяла его, что у меня все в порядке, и даже просила посмотреть по сторонам – неужели другие заключенные и правда кажутся такими плохими? Он решил, что нет.

В семь сорок пять Ларри и другим посетителям настало время уходить. Сердце сжалось у меня в груди – пора было покидать пузырь любви, который успел сформироваться вокруг нашего столика. Снова увидеться мы могли лишь через неделю.

– Ты получила мои письма? – спросил он.

– Пока нет, писем не было. Здесь все происходит по тюремному времени… в замедленном темпе.

Прощаться было тяжело – и не только нам. Какая-то малышка расплакалась, не желая расставаться с мамой, и отцу с трудом удалось натянуть на нее зимний комбинезон. Пытаясь найти слова, посетители и заключенные переминались с ноги на ногу. Нам всем позволили напоследок обнять своих близких, а потом они исчезли в ночи. Более опытные узницы принялись развязывать шнурки, готовясь к обыску.

Таковы уж были тюремные порядки: хочешь контактов с внешним миром? Не забывай каждый раз показывать задницу.

Этот ритуал, который в последующий год мне довелось повторить не одну сотню раз, никогда не менялся. Снять ботинки и носки, рубашку, штаны, футболку. Поднять спортивный лифчик и показать грудь. Показать подошвы ног. Затем повернуться спиной к надзирательнице, снять трусы и присесть на корточки, чтобы все было видно. Наконец пару раз кашлянуть, что теоретически заставит скрытую контрабанду выпасть на пол. Мне всегда казалось, что надзирательницы, отдающие приказ раздеваться, и обыскиваемые узницы были связаны исключительно холодными, деловыми отношениями, но некоторые женщины считали эти обыски столь унизительными, что отказывались от свиданий, лишь бы только не подвергаться этой процедуре. Без посещений я бы не выжила, так что я сжимала зубы и быстро проходила все нужные этапы. Таковы уж были тюремные порядки: хочешь контактов с внешним миром? Не забывай каждый раз показывать задницу.