Пайпер Керман - Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме

Мой дядя Уинтроп Аллен III написал мне:

Пайпс,

Всем нравится твой сайт. Я поделился его адресом с несколькими друзьями и знакомыми, так что не удивляйся, когда получишь кучу книг от посторонних людей.

Я посылаю тебе словарь японского уличного сленга – как знать, когда понадобится ввернуть хлесткое словцо. Джо Ортон в представлении не нуждается, но на обложке все равно есть кое-что о нем. Еще Паркинсон – старый обманщик, изобретатель закона Паркинсона, суть которого я забыл. Хотя нет, помню, там что-то о том, что работа занимает все отведенное на нее время. Когда пройдешь всю групповую терапию, прослушаешь все лекции о безопасном сексе и изучишь все 12 ступеней, можешь проверить его гипотезу.

Еще посылаю «Государя» – мою любимую книгу старины Мака. Как и нас с тобой, его вечно очерняли.

«Радугу тяготения» все мои друзья-библиофилы считают величайшим романом со времен «У подножия вулкана». Я не дочитал ни тот, ни другой.

Прилагаю также пару плакатов, чтобы ты могла украсить стены, пока к вам не явилась Марта со своими оборками.

С уважением, Уинтроп, худший дядюшка в мире

Я стала получать письма от некоего Джо Лойи – писателя, друга одного из моих друзей, оставшихся в Сан-Франциско. Джо объяснил, что более семи лет отсидел в федеральной тюрьме за ограбление банка, что он знает, с чем я имею дело, и надеется получить от меня ответ. Он признался, что письма буквально спасли ему жизнь, когда пришлось провести два года в одиночной камере. Меня удивило, насколько личными были его послания, и растрогало их появление. Было отрадно осознавать, что на воле есть хоть один человек, который понимает, в каком сюрреальном мире я пока обитаю.

Судя по всему, оранжевый был хитом сезона.

Больше меня писем получала лишь монашка. В мой первый день в тюрьме кто-то сообщил мне, что здесь есть монашка. Плохо понимая, что к чему, я решила, что какая-то из монахинь решила жить среди заключенных. Это было почти верно. Сестра Ардет Платт была политзаключенной. Она входила в число нескольких монахинь, борющихся за мир и отбывающих длительные сроки за участие в ненасильственном протесте против запуска межконтинентальной баллистической ракеты «Минитмен-II» в Колорадо, в ходе которого они проникли внутрь пусковой установки. Все уважали стойкую духом шестидесятидевятилетнюю Сестру (ее так и называли), которая одаривала нас своей безусловной любовью. Вполне закономерно Сестра и йогиня Джанет были соседками по койке, и Джанет каждый вечер укрывала Сестру одеялом, обнимала ее и целовала в мягкий, морщинистый лоб. Ее заключение вызывало особенное негодование у американок итальянского происхождения. «Неужели долбаным федералам больше заняться нечем, кроме как монашек в тюрьмы сажать?» – возмущенно восклицали они. Сестра получала огромное количество писем от пацифистов всего мира.

Однажды пришло очередное письмо от моей лучшей подруги Кристен, с которой я познакомилась в первую неделю занятий в колледже. В конверте была короткая записка, нацарапанная в самолете, и вырезка из газеты. Я развернула ее и увидела колонку моды Билла Каннингема из воскресного номера «Нью-Йорк таймс» от 8 февраля. Полстраницы занимали десятки фотографий женщин всех возрастов, рас, размеров и форм, одетых в ярко-оранжевую одежду. В заголовке значилось «Сезон апельсинов», а в приклеенной Кристен голубой записке – «Ньюйоркцы надели оранжевое в поддержку Пайпер! Целую, К.» Я аккуратно прикрепила газетную вырезку к дверце своего шкафчика и теперь, каждый раз открывая его, улыбалась при виде почерка любимой подруги и радостных лиц женщин в оранжевых пальто, шапках и шарфах и даже с оранжевыми детскими колясками. Судя по всему, оранжевый был хитом сезона.

Через две недели я гораздо лучше умела убираться. Инспекция проводилась дважды в неделю, я чувствовала на себе существенное социальное давление и боялась облажаться, ведь победители первыми вызывались в столовую, а особенно чистые «отсеки образцового содержания» ели первыми из первых. Я не переставала удивляться все новым и новым сферам применения санитарных салфеток, которые были нашим основным инструментом уборки.

В камере номер 6 царила некоторая напряженность, потому что уборку делали не все. Больную раком Мисс Лус, которой было уже за семьдесят, никто убираться не заставлял. Занимавшая одну из верхних коек пуэрториканка не говорила по-английски, но молча помогала нам с Аннет вытирать пыль. А вот спесивая полька, обитавшая на койке прямо под моей, убираться отказывалась, чем несказанно сердила Аннет. Моя татуированная приятельница из вновь прибывших убиралась спустя рукава, а затем выяснилось, что она беременна, и ее перевели на одну из нижних коек в другую камеру. Управлению тюрем судебные иски были ни к чему.

Вместо нее в камеру номер 6 поселили новенькую – крупную испанку. Сначала я использовала политически корректный термин «латиноамериканка», как меня научили в колледже, но все заключенные, вне зависимости от цвета их кожи, смотрели на меня как на ненормальную. Наконец одна из доминиканок просто поправила меня: «Милочка, мы тут зовемся испанками, испанскими цыпочками».

Эта новенькая испанская цыпочка сидела на голом матрасе верхней койки и ошалело озиралась по сторонам. Настала моя очередь вводить ее в курс дела:

– Как тебя зовут?

– Мария Карбон.

– Откуда ты?

– Из Лоуэлла.

– В Массачусетсе? Я тоже оттуда, выросла в Бостоне. Сколько у тебя времени?

Она непонимающе посмотрела на меня.

– Это означает, сколько тебе сидеть?

– Не знаю.

Тут я пораженно замолчала. Как можно было не знать свой срок? Вряд ли она меня не поняла – по-английски она говорила без акцента. Я встревожилась. Казалось, она пребывает в шоке.

– Слушай, Мария, все будет хорошо. Мы тебе поможем. Тебе нужно заполнить все формы, а всем необходимым с тобой поделятся. Кто твой куратор?

Мария беспомощно посмотрела на меня, и я в конце концов оставила ее в покое, решив, что ей поможет какая-нибудь из местных испанских цыпочек.

Как-то вечером в громкоговоритель рявкнули:

– Керман!

Я тут же побежала в кабинет мистера Буторского.

– Тебя переводят в блок Б, – бросил он. – Отсек восемнадцать! Твоей соседкой по койке будет мисс Малкольм!

В блоках я еще не была – вновь прибывшим путь туда был заказан. Почему-то они представлялись мне темными пещерами, населенными злостными преступницами.

– Ты ему нравишься, – сказала Нина, мой эксперт по тюремной жизни, которая все еще ждала перевода обратно в блок А, где она делила койку с Поп. – Поэтому и поселил тебя с мисс Малкольм. Она здесь уже давно. Плюс ты попала в отсек образцового содержания.