Никола Скотт - Секрет моей матери

«Бога ради, Эдди, – говорила мама и, нетерпеливо вздрагивая, подсовывала мне салфетку, когда мои глаза расширялись и начинали подозрительно блестеть, а горло пыталось проглотить всхлипы, такие слабые и бесполезные, ведь нужно быть сильной, расправить плечи, справиться с ситуацией. – Соберись, милая. Посмотри на Венетию. Она на четыре года младше тебя, но никогда не плачет». Наверное, я была невыносимым ребенком: слишком часто заставляла маму морщиться, дергать щекой и сжимать губы так крепко, что они превращались в тонкие белые складочки, и поэтому, чувствуя приближение слез, я стала прятаться, обычно в туалете на первом этаже, где всегда было тепло и пахло лавандовым освежителем воздуха, принесенным миссис Бакстер. Многие годы спустя я купила собственную квартиру, и одним из ее немногочисленных преимуществ было отсутствие туалета на первом этаже.

И теперь, когда моя старая немезида, моя личная юдоль скорби наконец могла бы показать себя во всей красе, по странной прихоти судьбы я не могла разрыдаться. Все, на что я была способна, – это сдавленные всхлипы и конвульсивное сглатывание в попытках избавиться от странного кома в горле, который, казалось, застрял навсегда, словно маленький толстый тролль. Дело не в том, что я не сожалела о маминой смерти. Конечно, сожалела. Кто же в этом бренном мире не станет горевать о матери, когда она умрет? Но чем больше скорбела Венетия (как и положено золотому ребенку, худея и становясь похожей на тень), тем более сдержанной выглядела я. Это всерьез тревожило меня, пока я не поняла, что случилось именно то, чего хотела мама: я стала сильной и расправила плечи. Может быть, мои глаза оставались сухими потому, что в глубине моей души укоренилось сорок лет взращиваемое матерью хладнокровие? Может быть, маленькая девочка, которая жила во мне, радовалась тому, что в могиле ее мама наконец-то будет довольна?

Венетия, которая ожидала, что я проявлю должное почтение к покойной, была разочарована. Моя сестра была беременна и опасно капризна. Она медленно вплывала и выплывала из дома на Роуз-Хилл-роуд с гомеопатическими настойками, купленным в магазине куриным супом и кучей бесполезных советов. Я старалась держаться от нее подальше, в то время как она все время была на виду и постоянно советовалась с поддерживавшим ее психологом.

Наш отец притаился в боковом крыле дома. Недели через две после похорон он слег – просто перестал вставать с постели. На четвертый день дверь его спальни по-прежнему оставалась закрытой, и мы с братом Джасом отвезли отца в больницу, откуда он вышел через неделю – пугающе спокойный. Испытывая некоторое облегчение, мои брат и сестра вернулись к собственному горю, карьере и ожиданию пополнения в семействе, а я осталась с отцом. Его взгляд огорчал меня. Я не могла поверить, что это тот самый человек, который учил меня играть в шахматы, когда мне было десять лет, который, помогая мне с рефератом по истории, при помощи степлера, двух карандашей и точилки показывал, как высаживались союзники, и который всегда готов был взять в руки фонарик, чтобы внимательно изучить белый налет на моих миндалинах. Это не опухоль, Адель, я уверен. Это бактерии борются с твоим иммунитетом и … открой рот пошире, чуть-чуть шире … да, думаю, твои антитела побеждают. Вот, возьми мятную конфету, может быть, она поможет.

И теперь, значительно чаще, чем прежде, мы с отцом вежливо рассказывали друг другу, как прошел день, пили чай и смотрели на постепенно увядающий сад моей матери. Шахматная доска, наверно, уже и забыла, когда ее извлекали на свет. Иногда я с трудом сдерживалась, чтобы не ущипнуть отца как можно сильнее, просто чтобы удостовериться, что он не умер и действительно продолжает вставать по утрам, ходить на работу и возвращаться домой, пить чай (чашки с холодными остатками этого напитка стояли по всему дому, до тех пор пока их не убирала миссис Бакстер, приходившая четыре раза в неделю по утрам). И все же я надеялась, что однажды он будет ждать меня, держа в руках две чашки чая, горячего, обжигающего горло, как любим мы оба, и его лицо морщится в улыбке. Эдди! А вот и ты. Как ты смотришь на то, чтобы сыграть в шахматы со стариком-отцом? И я продолжала приходить к нему после работы, пересекая Северный Лондон, сначала в удивительно яркие летние сумерки, затем осенними вечерами и наконец холодными зимними ночами, которые постепенно сменились красивой лондонской весной. И спустя двенадцать месяцев со дня смерти матери, когда деревья в Хэмпстедской пустоши шумели зеленой листвой, а тень от маленького супермаркета возле станции метро стала длиннее, я завернула за угол, направляясь к родительскому дому…

Задолго до того, как Венетия вознамерилась отметить ДЕНЬ МАМИНОЙ СМЕРТИ, я начала бояться его приближения. Однако на календаре, висевшем в кухне кондитерской, на дате 15 мая было большое красное пятно. Думаю, это был малиновый соус. Пятно словно увеличивалось всякий раз, когда я на него смотрела, отрывая взгляд от праздничного торта (испеченного в честь дня рождения миссис Сондерс и насчитывавшего семьдесят пять бледных розочек из помадки) и подавляя глотательные движения, поднимавшиеся по пищеводу, подобно медлительным пузырькам на поверхности пруда.

Венетии захотелось собрать всех родных и близких – Джаса и миссис Бакстер, дядю Фреда и кучу других живущих неподалеку родственников, дабы «утешиться в обществе друг друга» и «провести этот день в узком семейном кругу», что, если верить словам ее психолога, должно было стать важным шагом на пути к пятому этапу в «периоде горечи от утраты». С моей точки зрения, это предположение было чересчур оптимистичным, поскольку наш отец едва миновал стадию отрицания, и я, несмотря на то что обычно безропотно подчинялась ходу событий, особенно когда Венетия была уверена в результате, на сей раз попыталась возразить. Совсем не так я хотела провести этот день и была уверена, что отец тоже этого не хочет. Венетия отвергла мои возражения, заставив поменяться с ней ролями, заказала непристойно огромную коробку пирожных в кондитерской и проследила, чтобы я вышла вовремя и привезла их в дом на Роуз-Хилл-роуд.

И вот я на месте. Дверь, как обычно, тихо скрипнула, когда я вошла в переднюю. Я невольно задержала дыхание. Но внутри было тихо, в углу прихожей, как обычно, тикали дедушкины часы, и пахло так же, как всегда, – книгами и пылью, а еще лавандовым освежителем воздуха, принесенным миссис Бакстер, даже несмотря на то, что именно в этот день год назад умерла моя мама. Справа на старинной вешалке висели куртки, на каменные плиты пола стекала вода с нескольких зонтов – все говорило о том, что родственники собрались совсем недавно.