Эдвард Резерфорд - Париж

Но вся работа чуть не застопорилась из-за одной проблемы – кранов. Хитроумные передвижные краны ползали вверх и вниз, как и раньше, но их скорость оказалась слишком низкой для новых темпов строительства. Каждому приходилось преодолевать полторы-две сотни метров, чтобы доставить наверх секцию, которую монтажники быстро крепили и потом беспомощно ждали, пока кран медленно полз за новой. График работы срывался. На стройплощадке царило раздражение и нервозность.

Однажды Жан Компаньон остановил Тома:

– Хорошо хоть ты не хмуришься, юный Гаскон. У тебя девушка? В этом дело?

– Да, месье. – Тома счастливо ухмыльнулся.

– Что же, рад за тебя. – Старший мастер задумчиво помолчал. – Мне не нравится настроение моих рабочих, Гаскон. Ты знаешь, когда в работе появляются проблемы?

– Нет, месье.

– Так я скажу тебе. Проблемы возникают не тогда, когда работы слишком много, а когда ее слишком мало. Я неоднократно сталкивался с этим. Так что советую тебе думать побольше о своей девушке и держаться подальше от всяких неприятностей, ты меня понял?

– Да, месье.

Чтобы претворить найденное Эйфелем решение на практике, понадобилось время. Но наконец все было готово. И как только заработало новое устройство, на стройплощадке все переменилось.

Механическая лебедка возносила секции вертикально с земли на первую платформу. Как только они туда прибывали, их перевешивали на вторую подъемную систему, которая переправляла их еще на шестьдесят метров до следующей платформы.

– А когда мы заберемся еще выше, то установим лебедку на высоте примерно двести метров, – сообщил рабочим Эйфель.

Подъем деталей с помощью лебедки до второй платформы занимал всего несколько минут. А дальше эстафету принимали ползучие краны, отвозя секции к месту назначения. Доставка секции с земли до верха теперь занимала не более четверти часа.

Также Эйфель объявил об увеличении платы с десяти до шестнадцати сантимов в час. Башня была готова взметнуться в небо.

Но как только механика процесса наладилась, возникла другая сложность.

Она обозначилась вскоре после того, как заработали лебедки, в середине сентября. Тома подошел к стройплощадке со стороны Сены и понял, что не видит верха башни. Все, что было выше второй платформы, исчезло в осеннем тумане. В радостном возбуждении поднимался Тома на башню: сегодня они будут собирать секции словно в облаках, думал он. В серой мгле виден был только загадочно мерцающий огонь под жаровнями, с помощью которых раскаляли заклепки. Но оказалось, что Тома забыл о том, что всегда сопутствует туману.

Холод. Там, наверху, на высоте более ста двадцати метров, температура была ниже, чем на уровне земли. Хотя работал он усердно, сырость все равно проникала до самых костей. Тома огляделся. Другие верхолазы чувствовали себя не лучше. Когда в обед рабочие спустились, то повсюду звучали проклятия. Неужели ужасные холода прошлой зимы возвращаются – да еще так рано?

В бригаде Тома на той неделе один из парней заболел, и взамен появился новенький – смешливый юный итальянец, которого все называли Пепе.

– Должно быть, ты привык к погоде получше, – окликнул его Тома, когда они поднимались после обеда наверх.

– Это уж точно. Но я рад, что работаю на башне, – ответил Пепе и улыбнулся Тома. – Мой отец строит дороги. Он работает в яме. Я не хочу работать в яме. Поэтому я работаю в небе.

Тома тоже улыбнулся и постарался не унывать, как и Пепе.

Во второй половине дня туман рассеялся, но зато поднялся пронзительный ветер. Он завывал между балок и нещадно хлестал монтажников. К концу дня все посинели от холода. Даже Пепе перестал улыбаться.

Прибыв на стройплощадку утром следующего дня, а именно девятнадцатого сентября, Тома застал возле башни толпу рабочих. Жан Компаньон, с мрачным лицом, держался в стороне. С фабрики прибыли повозки с секциями для установки, лошади послушно стояли в ожидании разгрузки. Но ни одна секция еще не была поднята краном, и никто из рабочих не взбирался на башню.

Тома увидел Пепе:

– Что происходит?

– Устроили забастовку. Хотят больше денег.

Через несколько минут, когда прибыли все, к товарищам обратился один из старейших рабочих – высокий поджарый верхолаз по имени Эрик:

– Братья, условия, при которых мы здесь работаем, неприемлемы. Поэтому вчера вечером мы, инициативная группа, собрались и предложили объявить забастовку. Мы просим вас присоединиться к нам. Наши основные жалобы перечислены вот здесь. – Он махнул листком бумаги. – Если вы захотите добавить что-то еще, сейчас самое время заявить об этом. Итак, согласны ли вы все, чтобы я зачитал список жалоб? – (Раздался хор одобрительных восклицаний.) – Первое. От нас ждут, чтобы мы работали в опасных условиях. Никто раньше не работал на таких высотах. Тем не менее на этой башне платят столько же, сколько на самой обыкновенной стройке. Далее. Когда закончилась зима, месье Эйфель потребовал, чтобы мы перешли на двенадцатичасовой рабочий день. Долгие трудовые дни вызывают усталость, что само по себе очень опасно на высотном строении. Эйфель пытается выжать из нас все силы до последней капли, братья! Нас, рабочих, эксплуатируют.

И опять его слова были встречены гулом одобрения.

– А что насчет зарплаты?

– Вот именно. Итак, второе. Эйфель объявил о небольшом увеличении оплаты труда. Те, кто работает на самом верху, будут получать по шестнадцать сантимов в час. Заметьте: в час. Но мы со дня на день перейдем на зимний график работы, то есть на короткий день. Получите ли вы дополнительные деньги за свои труды? Ни сантима. Нас будут все больше эксплуатировать, да еще в арктических погодных условиях. А Эйфелю все равно. Единственный способ привлечь его внимание – это остановить работу.

– То есть забастовка? – выкрикнул кто-то.

– Сейчас мы просто прекратили работу. Если наши требования не удовлетворят к концу дня, можете назвать это забастовкой. – Эрик обвел толпу взглядом. – Братья, я открываю собрание. Кто хочет говорить?

Вперед шагнули несколько человек. Один потребовал, чтобы в холодное время года обеспечивали горячим питьем, другой хотел, чтобы выдавали специальную одежду. Еще двое высказали недовольство длинным рабочим днем и низкой оплатой труда.

Тома слушал выступающих, и ему становилось неловко. В конце концов неожиданно для самого себя он вышел вперед.

– Я согласен с тем, что в холод нужно горячее питье, – сказал он. – Прошлой зимой у меня очень мерзли руки, и чем выше мы будем забираться, тем будет холоднее. – (Это было встречено одобрительными кивками.) – Но я не согласен с тем, что мы подвергаемся особой опасности. – Он пожал плечами. – Ограждения и страховочные сетки вполне надежны. Пока никто не падал. Но я хочу сказать о другом. Даже если кто-то упадет, то сто метров или двести – не будет никакой разницы. Все равно приедешь домой в ящике.