Джессика Кнолл - Моя любимая сестра

– Так что я никому ничего не сказала, – резюмирую я. – Ни Эшли, ни Дженне, ни Кейтлин, ни моей приемной маме, ни Брюсу, ни даже толстому и забавному водоносу, с которым мы часто по секрету обсуждали наше пугающее чувство незначимости – когда я начала искать биологическую маму. Не хотела привлекать еще больше внимания к тому, что мое происхождение было другим, или заставлять маму думать, будто мне ее недостаточно, особенно когда мое желание встретиться с биологической мамой было связано не столько с установлением родственных связей, сколько с чистой паникой. Я хотела знать, стоило ли беспокоиться за свои клетки и нейроны, за слово «пендант», услышанное так ясно.

Мое удочерение было закрытым, что в 80-х, когда это произошло, очевидно, что-то да значило. В начале двадцать первого века, когда я начала поиск, интернет отличался от того, какой он сегодня, но можно было заплатить за проверку биографических данных, если имелось имя. А у меня оно было. Как-то раз, когда мне было семь, мы с мамой вернулись домой из кинотеатра и нашли оставленное экономкой сообщение: «Шейла Лотт, 12:47». Я бы никогда этого не запомнила, если бы не мамино побледневшее лицо, когда она предложила мне подняться в комнату и немного почитать. Она весь день провела на телефоне, ее страх периодически поднимался по двойной лестнице и прерывал мое тысячное чтение книги «Бизус и Рамона». После этого мне пришлось запоминать новый номер домашнего телефона, и я знала, что это из-за Шейлы Лотт.

На сайте Foundit.com было девяносто семь Шейл Лотт, после того как я вычеркнула всех старше сорока, осталось тридцать девять, после того как сузила поиск до тех, кто жил на Восточном побережье, – семнадцать. При стоимости в $24.95 за каждый отчет получилось бы $424.15 с кредитки водоноса (я вернула ему наличкой), если бы я не нашла ее с девятой попытки.

Как только загрузилась фотография, я поняла, что это она. У нас одинаковые суженные глаза, гладкие и полукруглые лбы. Если бы на этом снимке она улыбалась, уверена, у нее во рту были бы брекеты – такие же, которые сподвигли одного парня из моей школы убедить меня, что я красивее большинства белых девочек. Ей было тридцать два, младше моей приемной мамы на тридцать пять лет, – значит, она родила меня в пятнадцать. Ее дважды арестовывали за торговлю наркотиками. Еще там был адрес в Дойлстауне. Две недели спустя я сказала маме, что помогаю готовиться к весенним танцам в школе, и пересекла границу штатов на своем синем бумере. В тот день я не нашла свою маму – для этого понадобилось еще три попытки, – но нашла Алекса. Или, чтобы не портить автобиографическую достоверность, это Алекс нашел меня. Пять недель спустя он поставил мне под глазом первый синяк.

Я закрываю «Место эвакуации».

– Спасибо.

Лекционный зал в Библиотечном центре Гарольда Вашингтона взрывается аплодисментами. Эти аплодисменты, в честь моих мемуаров, отличаются от тех, что я получала за книги серии «Она с ним». Те чтения вызвали более живой интерес – с криками «Ого!» и «Упс!», которые мне всегда казались фальшивыми. Да, я часто выбираю для чтения более легкие абзацы в книге, сексуальные сцены, которые не начинались и не заканчивались низкосортным «а было или не было насилие?». Но в целом моя трилогия поднимала важные темы и задавала неудобные вопросы относительно личности, расы, власти и личной вины в циклическом характере насилия. Не перестаю удивляться, почему, чтобы работу женщины воспринимали всерьез, она должна сначала пролить кровь? И почему я так быстро вскрыла себе вены?

– Детка! – восклицает Винс, раскинув руки и распахнув рот, как бы говоря: «Не знал, что ты настоящий гений» Он мог бы просто наклониться над столом, чтобы поцеловать меня, но он подходит ко мне слева, чтобы оказаться прямо перед Canon 5D , на который записываются одиночные съемки. Моему редактору, Гвен, приходится освободить ему место, она стояла рядом со столом, где я подписывала книги, в готовности прогнать тех читателей, которые задержались на дольше, чем требуется на мою подпись и слова: «Большое спасибо за вашу поддержку».

Приподнимаю голову и впервые за несколько недель целую мужа в губы. После выхода мемуаров мне чаще всего задают один вопрос: что об этом думает Винс, беспокоит ли его то, что вымышленная пара из трилогии построена на моих первых отношениях.

«Между мной и мужем нет секретов. Он уже все знал». Вот какие слова я должна произнести. Но почему-то не произношу.

Обычно Винс не сопровождает меня в турне в поддержку книги – и меня это устраивает, – но если есть камеры, то он тут как тут, ведь это пассивный успех. Вся слава, и никакой работы. Гвен прозвала его хвостиком, и она совершенно права. Подпишите книгу у Стефани и сделайте селфи с Винсом, который стоит справа от ее стола. Даже серьезные толстушки не обходят стороной Инстаграм моего мужа, который в свои тридцать два уже лысеет.

– Очередь тянется аж до самого вестибюля, – шепчет мне Гвен, – а для контроля выделены два охранника. Никого не впустят в зал без покупки книги.

Я подготавливаю свою шариковую ручку от Caran D’Ache , и Гвен подзывает первого слушателя. Девушку не больше двадцати пяти лет, в ярко-желтом кардигане, натянутом до розового лифчика, что в тон неоновым мазкам на ее губах. Шрамы от акне испещряют ее подбородок и она?.. Да. Она уже плачет. В животе образуется пустота, глубокая, бесконечная, как туннель для печали длиною в мою жизнь.

– О, милая, – говорю я и, встав, обнимаю ее. Я сразу поняла: никаких шелковых блузок во время турне. Женщины их портят.

– Я хочу уйти, – всхлипывает она мне в плечо.

Ох. Так она из этих. Тех, кто все еще держится в надежде, что станет лучше. Из их признаний я могла бы связать самый уютный плед: «Я такая дура. Никто не знает. Мама сказала, это ничто в сравнении с тем, что делал с ней мой отец. Я должна быть благодарна. У него есть работа. Я просто драматизирую. Мне некуда пойти. У меня никого нет. Я такая дура».

Я такая дура. Темнокожие женщины в три раза чаще умирают от рук насильника, чем белокожие. Ужасно, что наше правительство не предпринимает никаких усилий, чтобы защитить нас. Через несколько месяцев на встрече с режиссером я планирую обсудить возможность оказания помощи темнокожим женщинам в освобождении от склонных к агрессии супругов. Мне кажется, это можно реализовать вместе с выходом фильма.

Я отстраняюсь и поглаживаю ее по плечу.

– Мы тебе поможем, ясно?

Я подзываю Гвен, которая «оснащена» номерами чикагских приютов для женщин и некоторых национальных горячих линий. Но эта девушка никуда не позвонит. Или, возможно, позвонит, но он все равно ее убьет. Когда Джен передает ей визитки, я вывожу в книге, которую ее заставили купить при входе в зал: «Ты не одна, ты не драматизируешь, ты имеешь право уйти от него».