Соня Чокет - Пробуждение в Париже. Родиться заново или сойти с ума?

– Шевелись, Сабрина! Время! – вопила я, а между тем она только еще собралась выключить свой ноутбук. Выдергиваю провод ее ноутбука из розетки, вставляю свой, переключаюсь с телефона на радио – в мгновение ока я готова.

Через десять секунд эфир.

Однажды мне поступил срочный звонок от клиента, и времени на подготовку осталось в обрез. Впору разорваться. Я бросилась в столовую с паническим призывом о помощи, Сабрина едва успела повесить трубку. Мы лихорадочно путались в шнурах-проводах и, по обыкновению, орали друг на друга. Вдруг из динамиков вырвалась музыка, и мы на полуслове оказались в прямом эфире.

– Привет всем, – поздоровалась я со слушателями так спокойно, как только было возможно в данных обстоятельствах. – Сегодня мы поговорим о том, как правильно сделать вдох.

Не успела я это выговорить как с Сабриной от смеха случилась истерика, а следом и у меня. Я зажала рукой микрофон, а она мотала головой и беззвучно шептала:

– Ты такая смешная!

Изо всех сил стараясь вернуть самообладание, я вытолкала ее из комнаты и попросила слушателей присоединиться ко мне, то есть прямо сейчас сделать несколько глубоких вдохов. Они были нужны мне самой, чтобы успокоиться и выйти в эфир.

Ежедневная работа с клиентами стала моим спасением. Отстраняясь от собственных проблем, настраиваясь на помощь другим, я переключалась на мой внутренний канал и тут же успокаивалась, разум прояснялся. В этом смысле у меня претензий к жизни не было. Когда я занимаюсь экстрасенсорикой, то представляю ситуацию с высоты птичьего полета, – отчетливо и вне времени – и тогда могу указывать жителям Земли кратчайший путь к цели. Когда разговор заходил о моей жизни, то канал переключался, и возникало такое чувство, словно меня, будто подводника, ведет интуиция. Я продолжала следовать моему внутреннему руководству, даже если видимость была не больше полутора метров. Как субмарина в опасных водах, я тараном неслась вперед, и топливом мне служила чистая энергия моих вибраций.

Я не переставала удивляться – как это жизнь привела нас в этот не самый красивый иммигрантский квартал Парижа. Да, в паре минут пешком на вершине холма вились бесконечно притягательные улочки Монмартра, исполненные богемного колорита, но нас окружал вовсе не романтический Париж Тулуз-Лотрека, а Париж афро-арабский, над которым простерлась тень атаки на «Шарли Эбдо». Подчас суровая реальность удручала.

Почти каждый день, возвращаясь в домой с продуктами или после утреннего кофе, мы часто видели, как французский полицейский при проверке документов направляет оружие на мигрантов. Это выглядело шокирующе и тревожно, с этим было трудно смириться. Мой Париж был совсем другим – городом красоты и безмятежности.

Сама будучи по сути иммигранткой, я болела душой за тех, кого досматривали. Все боялись. Страх читался на их лицах. Большинство молодых полицейских – а им на вид было не больше двадцати – выглядели такими же испуганными, как те, кого они досматривали. Видно было, что эта процедура нравится им не больше, чем задержанным. Это было мучительно для обеих сторон и горько для очевидцев.

Мало того, хотя я сама себе боялась в этом признаваться, но разруха и страдания, обрушившиеся на меня после развода, настигли меня и в Париже. Я была рада сменить обстановку, но чувствовала себя так, словно только что попала в страшную аварию, пережила психологическую травму и получила путевку в санаторий для исстрадавшихся душ.

Я чувствовала себя такой потерянной, что едва могла собраться. За тридцать лет брака я стала замужней «до глубины души». Без мужа я чувствовала себя как без руки. Это было странно, сбивало с толку и причиняло неутолимую внутреннюю боль. Будто я лишилась части себя, и фантомные боли в ампутированной конечности не отпускали.

И пусть мое Высшее Я утверждало, что все, что ни делается, к лучшему. Пусть на интуитивном уровне я знала, что из сложившейся ситуации есть только запасной выход. Пусть с духовной точки зрения я знала, что моей душе предписано странствие, что мне задан урок, который надлежит выучить. Пусть, наконец, в глубине души я была благодарна и рада этому финалу.

В ту самую минуту было важно лишь то, что я глубоко уязвлена и отчаянно хотела выпутаться из ситуации. Приходилось начинать с нуля, покинуть развалины и пуститься в путь. Но задача казалась неразрешимой. Слава Богу, что в своем стремлении я не была одинока. По крайней мере, в тот момент.

Как ни странно, Сабрина оказалась в одной лодке со мной. Она тоже не так давно разорвала отношения, тянувшиеся шесть лет. Как и я, она покончила с прежней жизнью – с жизнью в Лос-Анджелесе со своим парнем и любимой собачкой Кроссовкой – и покинула дом.

В наших душах царил полный раздрай. Одна вечно раздражалась и злилась на пустом месте, а то заливалась слезами и дулась, тогда как другая тихо паниковала. Мы ссорились. Обе же вспыльчивые, что твой порох.

Единственным противоядием от боли и смятения были ежедневные долгие прогулки по вечернему Парижу после работы и наш любимый скромный ужин. Ежедневное врачевание души. Честно говоря, наши долгие вечерние прогулки служили нам заменой очередного Камино де Сантьяго. Каждый вечер мы отправлялись в новое место, спускаясь с холма, на котором стоял наш дом. С Монмартра мы шли к Опере, Бастилии, Пантеону, в Люксембургский сад, Марэ, к Сене, на площадь Республики, к Собору Парижской Богоматери и обратно, причем каждый раз новым маршрутом. Новизна впечатлений помогала отвлечься от постылых эмоций, на ходу раздражение отпускало.

В отличие от Америки, где города распланированы довольно однотипно и все выглядит более-менее современно и предсказуемо, Париж – это несколько маленьких деревень. У каждой из них свои особенность и шарм, каждая самобытна и непредсказуема, многие древние, таинственные, полны неожиданностей. Веками художники и поэты бродили по этим улицам в поисках вдохновения, с головой погружаясь в самое настоящее эстетическое пиршество. Их даже стали называть особым именем – фланёры.

Каждая вечерняя прогулка была похожа на охоту за сокровищами. Улицы не оставляли равнодушным, у каждой были свои тайны. Нередко мы сталкивались с таким странными и неожиданными открытиями, что порой замирали на месте.

В один из таких вечеров мы бродили по II округу, возле площади Виктуар, и завернули на улицу Абукир. Там мы наткнулись на лавку таксидермиста с огромными чучелами диких животных из саванны, выставленных в витрине большой мастерской. Там были страус, лев, горилла, несколько крупных птиц, носорог и даже жираф. Трофеи экзотического сафари. В витрине висела табличка, из которой следовало, что прежде чем окончить земной путь чучелами, все эти животные умерли своей смертью в естественной среде обитания. Это слегка обнадеживало, но все равно было жутковато от следящих за нами из парижской витрины глаз этих прекрасных животных. Но мы наперекор этому долго стояли как зачарованные, не умея отвести взгляд.