Соня Чокет - Пробуждение в Париже. Родиться заново или сойти с ума?

Тут раздался крик.

– Что случилось? – я бегом бросилась в ванную. Сабрина съежилась на полу.

– Почему ты сидишь внизу? Ты подождала, пока пойдет горячая вода?

– Подождала я, подождала – шампунь ел ей глаза. – Только что текла горячая. А потом хоп – и ледяная. А на полу я сижу потому, что лейка слишком низко.

Тут до меня дошло. Я увидела, как ее корежит под ледяной струей из лейки, рассчитанной на ребенка. И не удержалась от смеха.

– Плюнь, Горошинка. Представь, что ты в детском лагере и играешь в игру кто быстрее смоет с себя мыло.

– Черт! – вспылила она зажмурившись. – Какое паскудство. Где горячая вода?

Взглянув наверх, я увидела самый маленький в мире водонагреватель. Он вполне соответствовал лилипутской обстановке в квартире.

– Бобик сдох, – сказала я.

Лихорадочно смыв с себя мыло, Сабрина пулей вылетела из душа. Ее трясло от холода. Она подхватила полотенце:

– Ничего так день начинается!

Я только головой покачала:

– Мы больше не в Канзасе, моя дорогая.

Через двадцать минут мы оделись, горя желанием исследовать этот район. Первым пунктом в повестке дня значились поиски кафе и завтрак. Хотелось есть.

Руководствуясь навигатором в айфоне, Сабрина привела меня в кафе за углом, в паре кварталов от дома на пути к Сакре-Кёр. Всего-то пять минут пешком, и из нищего эмигрантского квартала мы перенеслись в старомодную и обаятельную Прекрасную эпоху.

Возле кафе на улице Лепик мы заметили несколько столиков, за которыми сидели мужчины в длинных темных пальто и шарфах, элегантно обернутых вокруг шеи. Они курили и прихлебывали эспрессо. Читали газеты, болтали, наблюдали за происходящим вокруг. Казалось, холод был им нипочем.

Нас же холод пробирал до костей, так что мы не присоединились к ним, а вошли внутрь и уселись на красный кожаный диван у окна. Стены были увешаны зеркалами в золоченых рамах, расписанными от руки панелями и затейливыми канделябрами. Вокруг столики, в дальнем углу – длинная блестящая металлом барная стойка. За ней стоял бариста и, не прерывая разговора с собравшимися вокруг него господами, принимал заказы на кофе. Прямо как в кино.

Пришлось долго ждать, прежде чем единственный гарсон соизволил принять заказ. Он захлопнул меню прямо у нас под носом, повернулся и исчез прежде, чем мы успели пожелать ему доброго утра. Случись такое в США, мы бы здорово обиделись. Но это Франция. Здесь так живут.

Он вернулся через пять минут.

– Говорите, – буркнул он, не соизволив даже повернуться к нам – словно готов был удалиться на полуслове.

Мы засуетились:

– Два омлета, два кофе с молоком и круассан.

На слове «круассан» он уже был в двух шагах от нас.

Куда он так торопится? Ведь мы единственные посетители! Мы переглянулись, посмотрели по сторонам и вспомнили, что мы в Париже. Такие уж здесь гарсоны. Мне этого не понять, но раздражаться не стоило. Здесь было так интересно, да к тому же обычно в такую рань я не имею привычки расстраиваться из-за грубого обхождения.

Через пять минут он метнул на стол круассан с самыми восхитительными в мире омлетами, приправленными веточками эстрагона, и тарелку сыра эмменталь, рассыпчатого, как блин.

– Получите! – объявил он и унесся прочь.

Круассан был еще теплым, слоеным и таким маслянистым, что буквально таял во рту. «О-о, – сразу подумала я, облизывая пальцы. – Это слишком хорошо. Стоит последить за собой, так и растолстеть недолго». Омлет был таким вкусным, что я проглотила его почти не жуя.

Принесли две большие чашки кофе с молоком – горячий эспрессо с топленым молоком. Парижский кофе бывает двух видов – либо приводит в полный восторг, либо оставляет равнодушным. Иногда он изумительно вкусен, а иногда отвратителен.

Нам повезло. Сегодняшний кофе был изумительно вкусным. И обжигающе горячим. Много лет в разных городах Франции мне доводилось пить кофе с молоком, и почти всегда он был чуть теплым. Я или покорно пила то, что принесли, или отваживалась попросить заменить на более горячий. Но перспектива погрузиться в склоку всегда пугала, все зависело от моей настойчивости, которая, в свою очередь, всегда зависела от настроения.

– Ах, Сабрина. Прекрасное утро. Прекрасный омлет. Прекрасный кофе с молоком. Сказочный масляный круассан. Я счастлива. Прогуляемся по округе, купим что-нибудь на обед, – сказала я, потягивая вторую чашку кофе и готовясь к предстоящему дню.

Оставалась еще одна проблема – как расплатиться. Мы никак не могли добиться внимания гарсона с тем чтобы получить счет. Казалось, он из кожи лез, лишь бы не встретиться с нами взглядом, а стоило ему принести нам кофе, так он и вовсе забыл о нашем существовании.

Мы тщетно пытались привлечь его внимание, звали его, но без толку. Он разговаривал с баристой, прохаживался взад-вперед, выходил из кафе, заходил обратно, осматривал заведение, поправлял на столах салфетки и столовое серебро. Через четверть часа я сдалась. Подошла к бару и попросила счет. Тогда я еще не знала, что в игру «Счет, пожалуйста» мы теперь мы будем играть каждый день.

Через две минуты гарсон подошел к столику, швырнул счет на поднос и готов было снова ускользнуть.

– Месье, – закричала я, пока он не ушел слишком далеко. – Мы хотим расплатиться.

Гарсон вернулся. Чувствуя себя глупее, чем до его бегства, я торопливо выхватила деньги. Он взял счет, покопался в кармане жилетки в поисках сдачи, надорвал при этом случайно купюру, которую и всучил ее нам.

– Получите, – снова объявил он, как и ранее, повернулся и исчез прежде, чем мы успели вымолвить хоть слово.

Мы вышли, так и не решив, понравилось нам здесь или нет. Еда великолепная. Кофе горячий. Гарсон противный. Скорее все-таки понравилось.

«Если мы хотим быть счастливыми, – рассуждала я про себя, – то пора забыть свою американскую чувствительность». Надо наблюдать за поведением парижан и учиться на их примере. И помнить, что не стоит все принимать на свой счет. Впрочем, если вспомнить, какими ранимыми и чувствительными мы тогда были, задача казалась непростой.

Переполненные адреналином и кофеином, мы принялись исследовать наш новый «модерновый» район и приобрели все необходимое для домашнего обихода.

Когда мы плелись обратно в свою скорбную обитель, то на пересечении улиц Клиньянкур и Кристиани, чуть выше бульвара Барбес-Рошешуар, были поражены прекрасным зрелищем. Нам навстречу шли красивые, статные африканки в традиционных цветастых хлопчатобумажных платьях и не менее роскошных головных уборах. Перед собой они толкали коляски с младенцами, дети постарше бежали рядом с сумками, с колясок свисали радиоприемнички, гремящие музыкой. Дамы шли по своим утренним делам.