Люк Оллнатт - Небо принадлежит нам

Внезапно она развернулась и неуклюже клюнула меня в щеку. Невиннейший поцелуй: так чмокают престарелую тетушку, но для Анны, которая всегда стеснялась проявлять чувства на людях, это было нечто из ряда вон.

– Я пообещала себе не плакать, – призналась она, – а я держу свои обещания. Но я так тобой горжусь. Правда горжусь, Роб. Ты полностью заслужил этот успех.

Не успел я ничего сказать, как она вцепилась в ремень сумки с ноутбуком, висящей у нее на плече, и кивнула в сторону барной стойки:

– Пойдем-ка, там освободилось местечко.

– Ты отцу уже рассказал? – спросила Анна после того, как мы уселись за столик и я выложил ей все подробности сегодняшней встречи.

– Ну ты даешь, сынок. Это ж не меньше, чем футболисты получают, – ответил я, пародируя интонацию отца. – Нет, правда, он был вне себя от радости. Ты ведь знаешь, как легко его растрогать.

Я мог бы поклясться, что отец едва сдерживался, чтобы не заплакать. Когда я сообщил ему новости, он сидел в своем такси на стоянке в ожидании вызова.

– Ни хрена себе, сынок, – то и дело повторял он, – черт меня подери.

Успокоившись, он признался, что гордится мной.

– Ты подумай, – сказал он, – сначала Кембридж, теперь вон что. Папка – таксист, мамка – уборщица, непонятно даже, в кого ты у нас такой башковитый, сынок.

Анна достала из сумки записную книжку:

– Я, конечно, тоже очень рада, но у меня есть несколько вопросов.

– О, нет, ты что – составила целый список?

– Естественно.

Она открыла книжку, и моему взгляду предстал пронумерованный столбец с вопросами, написанными невероятно аккуратным почерком.

– Бог мой, так это правда.

На щеках Анны выступил легкий румянец.

– Роб, тебе выпала великолепная возможность, и я не позволю тебе пустить все на ветер.

– Не мне, а нам.

Анна повертела в руках солонку, затем пригубила содержимое своего бокала.

– Послушай, я серьезно. Давай пройдемся по моему списку? Я уже начинаю нервничать.

– Прежде всего нам следует заказать шампанского.

Анна демонстративно помотала головой из стороны в сторону.

– Да ладно тебе, давай отпразднуем!

– Я не хочу портить тебе настроение, Роб, но шампанское здесь стоит запредельных денег.

– Проклятье, Анна, да я сегодня заработал полтора миллиона!

– Я знаю, и это очень хорошо. – Она понизила голос до шепота, опасаясь, как бы нас кто-нибудь не услышал. – Именно об этом мой первый вопрос.

– Ты такая сексуальная в этих очках, – произнес я, приподнимая одну бровь.

– Спасибо за комплимент. Очень мило с твоей стороны. Но прошу тебя, Роб, будь серьезен. – Она смахнула со страницы невидимые пылинки. – Итак, будут ли тебе платить зарплату?

– Что?

– Помимо этой суммы, у тебя будет какой-то заработок?

Я попытался восстановить в памяти сегодняшний разговор. Конкретной цифры вроде бы не называлось, но речь о жалованье действительно шла.

– Вообще-то будет. Они хотят, чтобы я взял весь проект на себя.

Анна просияла:

– О, чудесно.

– Погоди-ка. Для тебя это важнее того, что мне заплатят за софт?

– В какой-то степени. Можешь считать, что я с причудами, но мне важнее наличие постоянного дохода.

– Что-что?

Анна внезапно приосанилась, приняв торжественный вид, словно перед нею сидел один из ее клиентов:

– Да, это правда. Сам подумай: огромная сумма денег – это как толстый кошелек, который рано или поздно опустеет, тогда как регулярный доход – это кошелек, который со временем будет становиться все толще.

– Наверное, ты права.

– Видишь, как полезно встречаться с бухгалтером. – Анна улыбнулась и перелистнула страницу. – Переходим ко второму вопросу, ты ведь не против?

В доме родителей Анны стоял затхлый запах: так пахнут леденцы «Пармская фиалка» или носовые платки, надушенные жасмином, которые старики рассовывают по ящикам комода.

Мы ужинали в полном молчании. Тишину нарушали лишь зловещее тиканье часов да скрежет ножей и вилок о тарелки из костяного фарфора. Потчевали нас размороженной индейкой, гарниром из разваренных овощей и шерри, которое, как сообщила Анна, подали к столу в мою честь.

– Как поживает твой отец, Роберт? – спросил папа Анны, отложив вилку в сторону. Он был в сером костюме-тройке, таком поношенном, что кое-где по краям торчали нитки.

– Хорошо, спасибо. Таксует, как и раньше. Правда, со здоровьем у него проблемы – диабет обострился.

Ничего не ответив, отец Анны уставился в свою тарелку.

Последние три года мы отмечали Рождество с моим отцом, объясняя это родителям Анны тем, что Ромфорд намного ближе, а у отца, кроме меня, никого не осталось. Но в этом году, повинуясь прежде всего чувству долга Анны, мы решили отпраздновать с ними в деревушке на побережье Суффолка.

– А с кем он проведет Рождество? В одиночестве?

– Неа, он пойдет на обед к своему другану… своему лучшему другу Стивену.

– К Малышу Стиву? – ухмыльнулась Анна.

По ее собственному признанию, Анну очень забавляли мои попытки следить за речью в присутствии ее родителей.

– Да, к Малышу Стиву. Но я за него не волнуюсь. Он тут порадовал себя – купил огромный телевизор с плоским экраном, а мы подарили ему подписку на новый спортканал, так что он до одури… – Я едва не поперхнулся стручком фасоли, который жевал в этот момент. – То есть он совершенно счастлив.

Анна, сидевшая напротив меня, чуть было не прыснула со смеху, но сдержалась и элегантно пригубила шерри.

– Эти современные телевизоры такие дорогие, – заметила ее мать, вытирая губы салфеткой. В своем неизменном клетчатом костюме она напоминала суровую гувернантку. На стол она невесть почему накрывала в резиновых перчатках, и сейчас я видел ее кисти – невозможно бледные, как будто она скребла их ежиком для мытья посуды.

– Да, но отец платит в рассрочку, – заверил я ее. – Специальное рождественское предложение – никаких процентов.

Снова молчание. Некоторое время мы просто сидим и слушаем, как тикают часы и барабанит в окна дождь.

– Мы никогда не залезали в долги, верно, Джанет? Никогда не брали ипотеку, да и в кредит ничего не покупали. У африканцев в этом плане есть чему поучиться.

Я выдавил из себя вежливую улыбку. Меня так и подмывало сказать: еще бы, ведь жильем вас обеспечила церковь, а за последние тридцать лет самым дорогим вашим приобретением была разве что новая рубашка.

По словам Анны, когда-то ее отец был так хорош, что не знал себе равных. Он был необычайно деятельным человеком. На суахили его называли «дактари» – «доктор». В деревне ему в первую очередь приходилось исполнять обязанности священника, но также и врача, и инженера, и судьи, и советчика в спорах. И во всех кенийских деревнях, в которых им довелось побывать, к нему относились с почетом и уважением.