Люк Оллнатт - Небо принадлежит нам

– В очках мне было бы проще, – заявила она, снова отправив мяч в потолок.

Мы помучились еще некоторое время, но перейти от этого безобразия к нормальной игре нам так и не удалось.

– Ну хорошо. Я соврала, – призналась наконец Анна, после того как в очередной раз упустила мяч.

– Соврала?

– Я никогда не играла в сквош.

– Да ты что? – Я чуть было не поперхнулся от смеха.

– Лола мне сказала, что сквош простой, любой дурак может освоить. Видимо, не любой.

Жаль, я ее тогда не сфотографировал. Она была безумно хороша: ее ноги в темных фланелевых шортах казались еще бледнее, на щеках с ямочками выступил румянец.

– А ты правда до этого всего несколько раз играл? – спросила Анна.

– Раза три-четыре, еще в школе дело было.

Она замолчала, прикусив губу.

– Честно говоря, я спорт терпеть не могу.

– А мне казалось, ты хочешь поиграть, – удивился я, обнимая ее за плечи.

– Нет, я думала, это ты хочешь, – ответила она, тихонько постукивая ракеткой по ноге. – Я боялась, что ты решишь, будто я веду малоподвижный образ жизни.

Я непроизвольно улыбнулся. «Малоподвижный образ жизни» – ну кому еще придет в голову такое сказать? Вяло покидав мяч еще минут пять, мы наконец плюнули на сквош и вышли из зала на улицу.

Солнце палило нещадно. Мы взобрались на невысокую стену, с которой открывался вид на огороженную хоккейную площадку. Там бегали дети – малыши и несколько подростков, – очевидно, это было что-то наподобие спортивного лагеря.

Мы оба решили, что на лето останемся в Кембридже, а жить будем на остатки наших кредитов на учебу. Анна сказала, что хочет узнать, каково это – побыть в Кембридже туристом, а не студентом. Раньше она не могла позволить себе такую роскошь – приходилось денно и нощно трудиться, чтобы в итоге получить диплом с отличием первой степени. Поэтому мы плавали на лодке, гуляли вокруг колледжей, днем бродили по музею Фитцвильяма, а по утрам отправлялись в ботанический сад. Но большую часть времени мы просто не вылезали из постели.

Понемногу все наши друзья разъехались: кто-то, вскинув на плечи рюкзак, рискнул отправиться в пеший тур по Австралии, кто-то вознамерился исколесить в фургоне Южную Америку. Мне было горько сознавать, что я, оставаясь здесь, упускаю что-то важное, и все-таки мы с Анной сошлись на том, что путешествия не для нас: разве затем мы поступали в Кембридж, чтобы потом, «в поисках себя», очутиться где-нибудь в Андах, пустив псу под хвост все, чего добились за эти годы.

Хотя, говоря по правде, нам просто не хотелось расставаться. Мы были неразлучны, как два влюбленных подростка, которые, к восторгу друзей и отчаянию родителей, неумолимо приближаются к пропасти сладостного грехопадения. Мы пробовали ночевать каждый в своей комнате, но, промаявшись самое большее час, снова бежали друг к другу. В одной из ранних песен «Блёр» есть такая строчка: «мы рухнули в любовь». Так вот, мы оба рухнули в любовь, нырнули в нее с головой.

Окружающие считали Анну замкнутой и равнодушной, но я видел ее другой. В один из вечеров она, без каких-либо намеков с моей стороны, выложила как на духу подробности своей жизни в Кении с родителями-миссионерами. В своей обычной манере, тщательно подбирая слова, она рассказала о том, как отец ударился во все тяжкие и отдалился от церкви, а мать, осуждавшая его за это, направляла всю свою любовь на добрые деяния.

Воздух раскалялся все сильнее. Мы сидели на стене, прихлебывая воду из термоса, который захватила с собой Анна.

– Хочешь, еще раз сыграем?

– Нет, – отрезала она. – Хватит с меня на сегодня унижений.

– А мне понравилось.

– Конечно, – фыркнула она. – Еще бы тебе не понравилось.

– Ты в этих шортах такая хорошенькая.

Анна улыбнулась и легонько ткнула меня в бок.

– Господи, ну и жара, – простонала она, вытирая вспотевший лоб.

Слабый ветерок, приносивший до этого хоть какое-то облегчение, утих, и уже ничто не спасало нас от беспощадного зноя.

– Пойдем в тенек? – предложил я, указывая на другой конец поля, где был установлен навес.

Анна всмотрелась вдаль.

– Но для этого нужно пересечь поле, – возразила она. – А ты погляди, что там творится.

Тут только мы заметили, что к детишкам присоединились звери, точнее, взрослые в скверно сшитых костюмах льва, тигра и панды – этакие страшилы, которых выгнали из Диснейленда.

Дети выстроились в шеренгу. Судя по всему, начиналось вручение каких-то призов.

– Что там происходит? – спросила Анна.

– Награждение, наверное.

– Это я понимаю, но животные-то тут при чем?

Я молча пожал плечами. Анна сощурилась, пытаясь рассмотреть получше.

– Жуткие они какие-то, – произнесла она.

– Животные или дети?

– Животные.

Я пригляделся. И действительно: застывшие на пушистых мордах улыбки производили весьма зловещее впечатление.

– Немало их там собралось, – заметил я.

– И не говори, – настороженно поддакнула Анна.

– Ну так что – рискнем? – предложил я, спрыгивая со стены.

– Нет, – запротестовала она. – Нельзя вот так пробежать через все поле, Роб, – там ведь идет официальное мероприятие.

– Не арестуют же нас за это.

– А вдруг?

– Короче, ты как хочешь, а я пошел. – Я оглянулся, ожидая, что она последует за мной. – Лучше уж быть арестованным, чем изжаренным на солнце.

С этими словами я побежал вперед, но Анна – нет. Она по-прежнему в нерешительности топталась у края площадки, словно перед ней был бассейн и она все никак не могла собраться с духом, чтобы в него прыгнуть.

Без помех добежав до навеса, я махнул ей рукой: давай, мол, сюда, – и она осторожно ступила на поле. Решив, что если идти спокойным шагом, то никто ее не заметит, она не спеша двинулась в мою сторону. Однако ее нервозность отразилась и на походке – было в ней что-то неестественное, что сразу бросалось в глаза. И не только мне. Ведущий с микрофоном в руке вдруг замолк, и все присутствующие – дети, родители и звери – разом повернулись и уставились на Анну.

Осознав, что невольно оказалась в центре всеобщего внимания, Анна вежливо улыбнулась – и быстро засеменила прочь. В этих шортах и блузке ее можно было бы запросто принять за подростка. Так же, видимо, решил и огромный оранжевый тигр: он настиг ее в центральном круге поля, обхватил своими лапищами и потащил к остальным детям. Я засмеялся, предвкушая, как она сейчас начнет отбиваться, но ошибся: Анна – вежливая, кроткая Анна – послушно встала в очередь.

После вручения детей поздравляли звери. Даже отсюда я видел ужас на лице Анны. С медалью на шее она переходила из одних пушистых объятий в другие, но сама ни разу никого не обняла. А когда медведь попытался примостить голову у нее на плече, она отскочила от него как ошпаренная.