Кэтрин Сэнтер - Уходи и будь счастлива

Мне следовало бы промолчать. Но что-то во мне требовало убедить ее.

– Чип не собирается меня бросать, – сделала я еще одну попытку. – Он любит меня.

– Тебя прежнюю, возможно, – сказала она. – Но сейчас? – Она нахмурилась. – Но мы не позволим этому случиться. Я ночами сидела в Интернете, изучая истории людей, попавших в похожую ситуацию и выкарабкавшихся из нее. Я знаю, что больше всего требуется решимость и упорство. Одна девушка нырнула в слишком мелкий бассейн на вечеринке и сломала шейный позвонок. Она должна была умереть – но она боролась изо всех сил и теперь преподает синхронное плавание. А одна женщина! Ее практически переехал грузовик. Сломал все кости в ее теле. А теперь она инструктор по аэробике в Сан-Бернардино. Еще одну девушку сбила машина, когда она переходила улицу. А теперь она модель, демонстрирует нижнее белье.

– Я все поняла, мам.

Но остановить ее было нельзя.

– Что общего было у всех этих людей? Воля. Мужество. Сила. А у тебя все это есть в избытке. И, кроме того, у тебя есть я.

Это обнадеживало. Было приятно знать, что она всегда подставит мне свое плечо. Кроме того, она сказала правду – эта женщина была сильной, как бык. Но почему-то ее слова породили во мне странные эмоции – их трудно объяснить, это было частично беспокойством, частично воодушевлением, а частично паникой. Как и всегда было при общении с моей мамой – вы никогда не получали в точности того, чего хотели. Я хотела силы без страха. Я хотела решимости без контроля с ее стороны. И я хотела откровенного разговора без моделей, демонстрирующих нижнее белье.

Но больше всего в тот момент я хотела закрыть глаза.

К счастью для меня, в палату вошел папа с подносом, на котором стояли стаканы с кофе. Он сразу же понял по царившей в палате атмосфере, какого рода у нас был разговор.

– Посмотрите на эту комнату! – воскликнул он, желая направить наши мысли в другое русло. – Линда, ты, как всегда, творишь чудеса.

Но Линду так просто остановить было невозможно:

– Приходил врач. Он сказал, что нет никаких гарантий, что ее лицо восстановится.

– По-моему, он сказал, что будет минимальное количество шрамов, – попробовала возразить я.

– Знаешь что? – спросил папа, прекрасно оценив обстановку. – Я думаю, что нашей девочке требуется немного отдохнуть.

Он прожил с мамой тридцать лет. И знал, как минимизировать нанесенный урон.

– А как же кофе? – возразила она.

– Мы выпьем его в машине.

Он подошел ко мне, посмотрел на мое обожженное лицо и улыбнулся, пожимая мне руку.

– Отдохни немного, милая.

– Пап? – спросила я.

– Да?

– Где все-таки Чип?

Но папа лишь добродушно хмыкнул:

– Я уверен, что он просто отсыпается. И тебе следует сделать то же самое. Это будет твоя первая спокойная ночь за все это время, – потом, увидев, как я нахмурилась, он похлопал меня по руке. Он знал, о чем я спрашиваю. – Иногда, когда тебе больше всего нужно, чтобы мужчина был сильным и мужественным – как раз тогда мы раскисаем.

– Я ни разу не видела, чтобы ты раскисал, – сказала я ему.

Он уголком глаза взглянул на маму:

– Я берегу это на потом.

О’кей, подумала я, когда они ушли. О’кей. Первая спокойная ночь. Я могу себе это позволить. По крайней мере, мне было к чему стремиться, хотя бы только к этому – к отдыху. К спокойному сну в тихой темной комнате.

Легче мечтать, чем сделать это. Медсестры все равно постоянно заглядывали в палату, проверяя мониторы, опустошая пакеты, прикрепленные к катетерам, переворачивая меня. На меня не надевали бандаж – по настоянию хирурга, – поэтому меня было особенно трудно переворачивать. И не успела я заснуть, как появился сам хирург, чтобы проверить мое состояние. А когда я снова начала засыпать, пришел социальный работник и разбудил меня, чтобы узнать, как я себя чувствую.

– Хорошо, – сказала я.

– У вас нет депрессии?

– Депрессии? – Я еще не окончательно проснулась.

– Депрессия часто случается в подобных ситуациях. Этого не стоит бояться. И если потребуется, от этого есть лекарства.

– О нет.

– Мысли о самоубийстве?

– М-мм, – сказала я, словно задумавшись. – Пока нет.

Но я продолжала думать о том, куда подевался Чип.

По правде говоря, я пока вообще ничего не чувствовала. По крайней мере, тогда, когда рядом не было мамы. Словно мои эмоции отключились. Словно я не совсем отдавала себе отчет, где я. Что-то происходило со мной и вокруг меня, и я как бы со стороны наблюдала боль, дискомфорт и усталость, но на самом деле не чувствовала их. Будто я стояла в дальнем углу комнаты и наблюдала, как течет чья-то жизнь, но даже не очень интересовалась этим. Даже если бы я постаралась, подозреваю, я не смогла бы понять, что именно происходит. У меня не складывалась картинка. Я воспринимала каждое мгновение как отдельную единицу времени, и эти мгновения были отделены друг от друга, так что я не понимала, что они означают и к чему ведут меня.

Возможно, это был своего рода эмоциональный шок. Я уверена, что это было неким способом самозащиты – мозг отказывался осознавать то, с чем он не смог бы справиться. Но когда ситуация, в которой я оказалась, стала для меня более-менее ясной, я посмотрела на нее с отстраненным интересом. Как бы говоря: «А-аа? Мое лицо покрыто ожогами? Да уж». Или: «Мои ноги ничего не чувствуют? О’кей». Или: «Мама собирается руководить действиями врачей? Очень мило с ее стороны».

И я совершенно не осознавала, что жизнь больше никогда не будет прежней.

Пока я не заснула.

Когда вы засыпаете после того, как произошло что-то страшное, самое ужасное состоит в том, что во сне вы об этом забываете. Что вообще-то хорошо, пока вы не проснулись. В эту ночь я видела свой первый кошмарный сон об авиакатастрофе. Я была пилотом. Я была одета в свадебное платье и фату, и я направляла самолет на большой скорости прямо к земле, что, несомненно, должно было убить нас обоих. Чип кричал: «Поднимись вверх! Поднимись вверх!» Но штурвал не слушался. Я проснулась как раз в тот момент, когда мы должны были рухнуть на землю. По моему лицу текли слезы, и в голове крутилась лишь одна мысль: «Слава богу! Слава богу! Мы не разбились!»

Но на самом деле мы разбились.

Я стала приходить в себя и осознала, что лежу одна в темной комнате. Это была реальная жизнь, и все было намного хуже, чем во сне. Сердце выпрыгивало из груди от охватившей меня паники, мои глаза были широко раскрыты. Я уставилась в потолок и попыталась дышать ровно и глубоко. Но это меня не успокоило. «Я не умерла», – твердила я себе.

Но вдруг все, что случилось со мной, было еще хуже?

Я попыталась сложить все кусочки мозаики, но мне это не удавалось. Жизнь, которую я знала, была окончена. И этого было более чем достаточно, чтобы я не смогла уснуть всю ночь. Я не знала, чего ожидать или на что надеяться. Долгие часы я лежала в темноте, глубоко дыша. В какой-то момент я подумала, не вызвать ли медсестру, но чем она могла помочь? Мне нужно было поговорить с кем-нибудь, но с кем? Я мучительно старалась подумать о чем-нибудь хорошем, о чем-нибудь обнадеживающем, но напрасно. И несколько бесконечных часов я боролась с отчаянием по мере того, как до меня доходил ужас моего положения.