Бьянка Мараис - Пой, даже если не знаешь слов

– Это же очень далеко, а ты в таком состоянии… – Эдит собиралась продолжить препирательства, но замолчала, осознав, что без толку. Мэйбл приняла решение, и ничто ее не остановит.

Прежде чем кто-нибудь успел произнести еще что-то, я шагнула к Мэйбл и обняла ее. Обхватила за талию, ожидая, что Мэйбл притянет меня к своему могучему, утешительному теплу, но она отстранилась. Удивленная, я подняла на нее глаза. По отсутствующему выражению на лице Мэйбл я поняла, что за те долгие одинокие часы, пока ночь перетекала в день, между нами что-то изменилось.

Мэйбл всегда знала, как унять мою боль, а такой боли, как в эти минуты, я не испытывала за всю свою жизнь. Каждый раз, воображая своих родителей с перерезанным горлом, представляя, как кровь фонтаном брызжет из ран, я тоже хотела умереть. А если я не могла умереть, то единственным человеком, который мог бы утишить мое горе, была Мэйбл.

Я рванулась к ней, она не успела отступить, и я покрепче прижалась к ее животу. Я вдохнула знакомые, успокоительные запахи – вазелин, табак, мыло и лук, – но были и другие запахи, новые, и они перекрывали старые, – отвратительный резкий налет страха и пота. Мэйбл попыталась разомкнуть мои руки, но я вцепилась в нее еще крепче. Мне надо было, чтобы она позаботилась о моих ранах. Мне надо было, чтобы она поцеловала их – и все бы прошло.

Вместо этого Мэйбл резко схватила меня за запястья, скрутив кожу, и от боли я разжала пальцы. Впервые Мэйбл причинила мне боль. В несколько секунд она освободилась от меня и теперь затравленно озиралась, ища, куда сбежать.

– Мэйбл! – Я понимала, что сейчас произойдет. – Мэйбл, пожалуйста, не уходи.

Она отвернулась и смотрела в другом направлении, изучая толпу.

– Мэйбл! – Ее имя словно утрамбовало собравшееся у меня в горле отчаяние, и я с трудом сдержала слезы. – Пожалуйста, не бросай меня.

Эдит потянула меня к себе, но я вырвалась.

Когда Мэйбл отвернулась, я сделала еще одну отчаянную попытку удержать ее.

– Я люблю тебя, Мэйбл. Пожалуйста. Я не могу без тебя.

Мэйбл, не оглядываясь, зашагала к толпе, внезапно рассыпавшейся в разные стороны: на стоянку завернул полицейский фургон. В мгновение ока Мэйбл растворилась среди соплеменников, закрывших ее со всех сторон, втянувших ее в себя. Я беспомощно смотрела, как и Мэйбл исчезает из моей жизни.

17 июня 1976 года

Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка

Эдит жила на одиннадцатом этаже высотки в центре Йовилля, пригорода Йоханнесбурга, и хотя здание было старым и облезлым, в нем ощущалось какое-то неброское благородство. Побитая временем, но гордая, высотка стояла, словно матриарх, и смотрела сверху вниз на многоквартирные дома помоложе, как смотрела на выходящих и входящих в ее двери обитателей района. Здание, которое кто-то, жестоко тосковавший по величию, назвал “Коралловый особняк”, соседствовало с густым лиственным парком с одной стороны и небольшим гастрономом – с другой.

Я в первый раз оказалась дома у Эдит, и то, что меня допустили в святая святых ее жизни, позволило сосредоточить все внимание на чем-то внешнем – в чем я так нуждалась. Инстинктивно я понимала: беспрерывный ужас последних часов способен столкнуть меня в бездну потерь, что разверзлась у меня внутри. Я подозревала, что отвлечься намного проще, чем выбраться из этой ямы.

Может, такой подход к проживанию горя и не был здоровым, но именно его Эдит дополнила “избеганием” собственного изобретения. Она не знала способов утешить горюющего ребенка. Она не знала даже, как справиться с собственными чувствами боли и утраты, так как вся ее жизнь строилась вокруг погони за удовольствиями. Эдит избавлялась от сердечных горестей или разочарований, не принимая или прорабатывая их, а отвлекаясь на алкоголь, мужчин, вечеринки и приключения. Если я в смысле эмоций была сорокой, то Эдит оказалась блестящей переливчатой вещицей. Мы, с нашими дисфункциями, отлично подходили друг другу.

– Ну вот и пришли, – пропела Эдит, отпирая дверь. – Я всегда говорила, что когда-нибудь затащу тебя к себе на пижамную вечеринку, верно? – Это было сказано с такой убежденностью, что я почти поверила в светский визит.

И спектакль начался.

– Ого, – включилась я в свою роль, словно входила в Аладдинову пещеру с сокровищами, а не в квартиру тетки.

Одну длинную стену закрывали полки, на которых теснились книги, пластинки и диковинки со всего света. Отливающие металлом сине-зеленые павлиньи перья из Индии томились в соседстве с высохшей, по-паучьи растопырившейся рыбой с Филиппин. Красные с золотом венецианские стеклянные часы безмятежно тикали рядом с гротескной глиняной статуэткой из Ганы. Я никогда не задумывалась, сколь огромен мир, пока не увидела его следы в доме Эдит. Противоположную стену покрывали афиши в рамках, настенные коврики, маски, гобелены и картины; иногда они налезали друг на дружку, словно боролись за место. Стена была лоскутным одеялом, сшитым из пульсирующих воспоминаний Эдит.

В дальнем углу комнаты, слева от большого окна, помещался тщательно изготовленный золотой купол, похожий на миниатюрную версию собора Святого Павла. Купол состоял из трех отдельных клеток, соединенных воедино, причем центральная клетка – самая большая из трех – была выше меня и венчалась великолепным навершием. Это был роскошный птичий особняк, в котором квартировал Элвис – серый попугай жако, названный в честь кумира Эдит.

Я подошла ближе, и Элвис приветствовал меня первыми строками “Одиноко ли тебе сегодня вечером?” [30] Песня Лу Хэндмана и Роя Терка ( Are You Lonesome Tonight? , 1926), ставшая знаменитой в исполнении Элвиса Пресли (1960). , воодушевленно подныривая головой. Я потянулась к миниатюрной дверце.

– Можно его выпустить? – Я не видела Элвиса с последнего визита Эдит к нам несколько месяцев назад. Птица была при ней, сколько я себя помнила; попугая тетке подарил один из ее богатых поклонников. – Пусть сядет мне на плечо?

– Вы с Элвисом можете наверстать время потом. Я уверена – ты бы предпочла провести время с сестрой.

– С сестрой?

– Да. – Эдит улыбалась. – Я отправила за ней одного своего приятеля. Она ждет нас здесь. – Эдит отвернулась и крикнула в направлении спальни: – Кэт! Выходи!

Меня тронула и готовность Эдит сделать вид, что моя сестра существует по-настоящему, и ее способность понять, как сильно я нуждаюсь в Кэт. Это маленькое проявление доброты принесло внезапную волну благодарности – а вместе с ней жгучие слезы.

Не плачь. Не плачь. Не плачь.

Эдит пришла мне на выручку, проводив меня и Кэт в ванную, где начала наполнять огромную ванну на львиных лапах. Она взяла два разных флакона с пеной: