Софи Ханна - Идея фикс

– Ты шутишь, – спросил Кит, когда я впервые сообщила ему, как назвали племянничка. – Бенджи? Решили снизить пафос Бенджамина?

Дункан и Джеффри звали двух его дедушек. Оба имени, по мнению Кристофера, были далеко не благозвучными, старомодными и не достойными того, чтобы их навязывали отпрыскам нового поколения. Последнее же имя, Ригби-Монк, получилось от слияния фамилий Фрэн и Антона.

– Для меня лично он всегда будет только Бенджамином Ригби, – заявил Кит после нашего первого знакомства с мелким племянником. – Он выглядит славным малышом и заслуживает славного имени. Не такого, каким наградили его папочку, так что, по-моему, в его претенциозности нет ничего удивительного.

Мой муж полагал, что «идти по жизни с именем Антон» допустимо – как он определил это – только каким-нибудь испанцам, мексиканцам или колумбийцам либо, на худой конец, парикмахерам и профессиональным фигуристам.

Он поведал мне, что я должна быть благодарна родителям и радоваться тому, что живу так близко к ним, а потом сам же немилосердно высмеивал их передо мной и всячески избегал встреч с ними, посылая меня одну на семейные сборища. Я не жаловалась, но чувствовала себя виноватой за то, что втянула его в наш родственный круг. Мне лично совершенно не хотелось бы жениться на человеке из такой подавляющей и вездесущей семьи, как моя.

– Фрэн, оставь бедного ребенка в покое! – простонала моя мама. – Одна жалкая головка брокколи не стоит таких усилий. Я могу приготовить ему ку…

– Нет! – Неистово взмахнув рукой, сестра прервала маму, не дав ей произнести фатальные слова: «куриные наггетсы с картошкой фри». – У нас все хорошо, правда, Бенджи? Милый, ты ведь доешь эти чудесные, вкусные и очень полезные зеленые шарики? Ты ведь хочешь вырасти большим и сильным, правда?

– Как папа, – добавил ее муж, поигрывая бицепсами.

Раньше Антон работал личным тренером в фитнес-клубе «Волна», но уволился оттуда после рождения Бенджи. Теперь он качается, толкая штангу, и укрепляет свои двуглавые мышцы и прочую мускулатуру, или как там спортсмены называют те части тела, что нуждаются в укреплении, на разнообразных диковинного вида тренажерах в их с Фрэн гараже, который он превратил в домашний спортзал.

– Папа вот в детстве послушно кушал все зеленые овощи, и видишь, каким он стал сильным! – продолжала моя сестра.

В этот момент к разговору обычно присоединялся высокий голос моего отца:

– Сделать из детей хороших едоков можно, только предоставив им простой выбор: либо они едят все, что дают, либо вовсе ничего не едят. Весьма быстро усваиваемая наука. С вами двумя она сработала. Вы обе едите все, что съедобно. Могли бы даже слопать вашу мать, если б та попала на тарелку!

Отец озвучивал сие наставление или его версию уже как минимум полсотни раз. Даже когда сестра отсутствовала, он неизменно говорил «вы обе», а не «ты и Фрэн» в силу давней привычки видеть нас здесь в этой комнате в полном составе на привычных местах так же, как сейчас. Сам папа, разложив перед собой «Таймс», как обычно, сидел за шатким, колченогим столом, который обосновался на кухне Торролд-хаус еще до моего рождения. Мама неизменно суетилась, готовила еду и напитки и, дожидаясь общего сбора, отказывалась от любых предложений помощи, чтобы в итоге обеда, загружая посудомоечную машину, иметь возможность тяжко вздохнуть и потереть поясницу. Антон с развязным видом крутого парня привалился к корпусу плиты «Эй-джи-эй» [16] «Эй-джи-эй» – фирменное название кухонной плиты компании «Глинуэд груп сервисез». , когда-то красной, а теперь – по прошествии долгих лет службы – покрытой кракелюрами серебристых царапин. Фрэн нянчилась с Бенджи, пытаясь впихнуть ему в рот один кочанчик брюссельской капустки, один листик шпината и одну горошинку, стимулируя его обещаниями бочек шоколадного мусса, гор чипсов и бесчисленным множеством сладких сдобных яиц.

А я сидела на кресле-качалке возле окна, мечтая накрыться с головой толстым одеялом, и задыхалась, подавляя желание сказать: «Разве не лучше для него традиционная рыба с картошкой, и никаких цукини? Чем, интересно, ваши цукини лучше рыбы с картошкой, пачки дорогих сигарет “Бенсон энд Хеджис”, бутылки водки или, наконец, дозы отменного кокаина? Если подумать…»

Общаясь с родственниками, я обычно бываю в чертовски дурном настроении. Одна весьма уважительная причина, в силу которой мне не следовало бы жить с ними на одной улице, всего в ста пятидесяти ярдах от родительского дома .

– Как ты думаешь, может, мне надо подержать руку под холодной водой? – спросила мама у папы, поглаживая покрасневшую кожу. – Разве не это рекомендуют при ожогах? Или лучше смазывать их маслом? Как же давно я не обжигалась…

Она рассталась с надеждой привлечь внимание Фрэн или Антона, но с ее стороны было глупо не замечать потерю слуха слишком разозлившегося на меня папы. Степень его ярости явно выражалась в позе и выражении лица: голова опущена, брови хмуро сдвинуты, спина напряженно сгорблена, руки сжаты в кулаки. На нем была синяя рубашка в желтую полоску, и я не сомневалась, что излучаемая им сейчас энергия была сродни серой скальной породе, и Элис согласилась бы со мной, если б увидела его в этот момент. Он сидел неподвижно уже около пятнадцати минут: ухмыляющийся папа, покровительственно похлопавший меня по спине, когда я явилась в его дом, и проводивший меня в кухню, теперь исчез, превратившись в статую, которую, будь я скульптором, я назвала бы «Разъяренный мыслитель».

– Ты что, совсем рехнулась?! – процедил он, глянув в мою сторону. – Вы не можете позволить себе дом за миллион двести!

– Я знаю, – сообщила я ему.

Его беспокоила не только перспектива моего финансового безрассудства. Он был возмущен беспорядком, который я привнесла в его жизнь, не посоветовавшись с ним. Наша семья привыкла жить спокойно, никогда не видя убитых женщин, потом вдруг необъяснимо исчезавших. Теперь, благодаря мне, привычное спокойствие улетучилось.

– Если ты знаешь, что вы не можете позволить себе дом за миллион двести фунтов, зачем же ты его смотрела? – спросила мама таким тоном, словно чертовски умным логическим маневром уличила меня в глупости.

Она медленно и ритмично принялась покачивать головой из стороны сторону. Казалось, мама намерена продолжать это качание вечно, как будто я уже предоставила ей более чем достаточно причин для непреходящих страданий. По ее представлению, я уже обанкротилась и навлекла позор на всю семью. Мама обладала способностью входить в некие измерения, не доступные большинству простых смертных, предвидя наихудший вариант сценария на грядущие десять лет. Такое будущее так же реально для нее, как и настоящее, и видится оно так ярко и отчетливо, что, в сущности, основную часть времени перед ним меркнут любые реалии настоящего.