Джейсон Арнопп - Последние дни Джека Спаркса

– Мария! – зовет Мадделена и взмахом руки отдергивает занавеску с исповедальни. Каморка оказывается пустой.

Ди Стефано разевает рот, чтобы Безбородый скормил ему пару таблеток, и запивает их водой. Мне он отвечает медленно и по слогам, как будто объясняя ребенку:

– Это было в кино.

Священник недооценивает меня, если думает, что я цитирую кинофильм, а не Шарля Бодлера, но одно то, что старик видел «Подозрительных лиц», производит впечатление. Я воображаю, как он валяется на диване в одном белье, откладывает коробку от DVD, и от этого он кажется мне более человечным, чем раньше. С трудом сдерживаюсь, чтобы не поинтересоваться, какие еще культовые фильмы девяностых он видел. «Бешеных псов»? «Славных парней»? («В каком смысле мой экзорцизм смешной? Я тебя развлекаю, я тебя рассмешил?»)

– Мария! Мария! – Голос Мадделены стал тише и не отзывается эхом – видимо, кто-то вышел на улицу. – Dove sei, la mia bambina?

Я киваю на витраж, который так привлек Марию во время экзорцизма. Собранные вместе, куски цветного стекла изображают Иисуса Христа, смурно восседающего среди камней.

– Что это значит? – спрашиваю.

– Хватит, хватит, – приговаривает Бородач и жестикулирует: «Хватит». – Подвиньтесь.

Ди Стефано безрадостно глядит на витраж.

– Это Христос во время сорокадневного поста в пустыне, – отвечает он и вздыхает с облегчением, заслышав приближающийся вой сирены «Скорой помощи».

Если вы думаете, что прибытие врачей положило конец этому безобразию, то как бы не так. Нам предстоит еще один вираж – специально ради меня.

Мать и дочь воссоединяются. Видимо, Мария просто вышла подышать свежим воздухом. Оказав Ди Стефано явно необходимую ему первую помощь, врачи осматривают девочку и собирают с пола образцы подозрительно ржавой крови.

Короче, все, кроме нас с переводчиком Тони, направляются в больницу. Мне пора на обратный самолет до Лондона, и в услугах Тони больше нет необходимости. Увы, веселье подходит к концу. А то я мог бы получить извращенное удовольствие от поездки в переполненной «Скорой» в компании католического священника, плюющегося гвоздями ребенка и двух увальней. Отличный вышел бы сюжет для свежего эпизода «Я и Сатана».

Ди Стефано укладывают на носилки, а я вынимаю телефон и брожу в поисках сигнала.

Пост о том, как я рассмеялся на сеансе экзорцизма, произвел фурор. Клянусь, я даже не предполагал, что в наши дни насмешка перед лицом дьявола вызовет такой резонанс. Разумеется, масса людей поддерживает меня, но как минимум столько же обремененных религиозностью пользователей возмушены моими «гонором», «непочтительностью» и «хамством». И с этими людьми мой кумир Ричард Докинз дискутирует на ежедневной основе. С типами, которые убеждены, что Земле всего шесть тысяч лет. Я как будто испытываю сейчас на своей шкуре, каково это, быть Ричардом Докинзом во Всемирной паутине. Я успел нюхнуть пороху, когда заявил о своем атеизме, но с таким шквалом праведного возмущения мне еще не доводилось сталкиваться.

«Экзорцизм может быть очень опасен, как для священника, так и для экзорцианта!!! Как вам не стыдно!!!» – пишет GodsAmy12 из Аризоны. «Экзорциант»? Шикарное слово! Так что, правда говорят?

«Посмотрим как ты посмеешсо (орфография автора) когда будеш (орфография автора) гореть в аду!» – предупреждает пользовательница из Саффолка с легкомысленным ником TickleTumTina. Прости за репост, Тина! Надеюсь, мои 251, 043 подписчика не станут тебя сильно обижать…

«Какое самолюбие, – пишет TheRossotron из Флориды. – Мало того, что ржешь в такой момент, так еще и свистишь об этом. Зачем нам это знать? Это что, какое-то достижение?» Отмечу мимоходом, что TheRossotron сам на меня подписан. Силой его тут никто не держит.

Я уже давно усвоил, что спорить с интернетными массами – дело неблагодарное. Даже если тебе удастся переубедить одного, на его месте вырастут еще десять с теми же претензиями и такими же кретинскими доводами. С таким количеством подписчиков, как у меня, держать эту стихию в узде становится просто невозможно. С тем же успехом можно попробовать осушить море кофейной чашкой. Я решил, что рациональнее всего будет обращаться ко всем коллективно, чтобы не тратить лишнего времени и сил. Еще одно мое правило: число моих подписок не должно превышать пятнадцати человек.

Ни для кого не секрет, что троллей кормить нельзя, но в этом конкретном случае поток негатива выводит меня из себя. Я гляжу, как Ди Стефано ворчит на врачей, которые пытаются устроить его поудобнее, и вижу перед собой недалекого старика, которому выпало слишком много власти над «маленьким человеком». Я вижу человека, который, как и подавляющее большинство адептов «сверхъестественного», обманывает окружающих.

Я публикую новое обращение: «Люди, о чем вы?! Да если бы дьявол, привидения и прочая нечисть существовали, не думаете ли вы, что ими сейчас был бы усыпан весь YouTube? Где же ДОКАЗАТЕЛЬСТВА?» – и возвращаюсь к «Скорой», чтобы выудить напоследок пару цитат от экзорциста и, прости господи, экзорцианта.

Отца Ди Стефано погрузили в машину, ему не терпится тронуться в путь, и нечего мне больше сказать. Когда я прошу его резюмировать сегодняшие результаты, он только отмахивается, как будто отгоняет воображаемую муху.

Мадделена не находит слов и только без конца повторяет:

– Я не ожидала, что все так обернется.

Врач бинтует Марии палец, и девочка куксится.

– Я не помню ничего, – говорит она с явным отчаянием. – Все точно как тогда, когда мама рассказывала мне, что я вытворяла ночами. Впервые со мной такое при свете дня.

Лицо Мадделены мрачнеет. Кажется, ей только что пришло в голову, что вмешательство Ди Стефано не помогло, а усугубило состояние ее дочери.

Но я ничего не могу с собой поделать – я переживаю за девочку. К черту журналистскую беспристрастность. Я прошу – нет, настаиваю , – чтобы Мадделена обратилась за настоящей медицинской помощью. Надеюсь, на этот раз мои слова будут услышаны. Я желаю им всего доброго и направляюсь к арендованной «Альфа-Ромео», звеня ключами в руках.

– Эй, ты! – кричит Мария по-английски. – Эй, Джек Спаркс!

Только вот ее голос доносится не из «Скорой», а совсем с другой стороны. Голос доносится из уст переводчика Тони, который направлялся к своей собственной машине. Как бессознательная марионетка на веревочках, лишенная центра тяжести, он совершает поворот вокруг своей оси и застывает лицом ко мне.

Его рот открывается и закрывается, в то время как изнутри доносится голос Марии.

– Счастливого пути, – говорит он. Или Мария. Рот – его, голос – ее. Тони удивлен не меньше моего, что вдруг начал сыпать словами тринадцатилетней девочки. Тут его челюсть снова опускается, и голос Марии произносит: – Я вернусь через несколько часов, не скучай.