Э. Чировици - Дурная кровь

Симона вернулась в Париж, и мы почти все время проводили друг с другом. Она снимала квартиру вместе с одной девушкой, поэтому мы предпочитали встречаться у меня. Однажды она осталась у меня на ночь, а в три часа заявился Эйб. Он был, по обыкновению, пьян. Я сказал ему, что в спальне Симона. Эйб посмотрел на меня с идиотской улыбкой, а то, что он сделал потом, лишило меня дара речи.

Эйб прошел в спальню, аккуратно приподнял одеяло и долго смотрел на спящую обнаженную женщину.

– Ты счастливчик, – пробормотал он и отпустил одеяло.

Потом резко развернулся и ушел, даже не стал, как обычно, принимать душ и не переоделся.

Вскоре после этого все и произошло. Та ужасная ночь, о которой я вам говорил… Но об этом я расскажу позже, сейчас мне бы хотелось немного отдохнуть.

Джош достал из кармана маленький пульт и нажал на кнопку. Сразу появилась медсестра и проводила его из гостиной.

Потом вошел Уолтер.

– Если желаете порыбачить, могу составить вам компанию, – предложил он. – У меня приготовлено все необходимое. До реки от дома меньше мили.

Я признался, что не любитель рыбалки, а также отклонил его предложение прогуляться по Фрипорту.

Вернувшись к себе, я почитал минут пять и заснул.

Мне снова приснилась Джули. Она стояла прямо передо мной – ярко накрашенная, в экстравагантной одежде, а рядом с ней стояла ее точная копия.

– Не знал, что у тебя есть сестра-близнец, – сказал я.

Мы были в пустой комнате. Я сидел на чем-то вроде трона с резной деревянной спинкой, а женщины стояли. Их длинные тени накрывали меня, словно саван.

– У меня нет сестры, – сказала какая-то из них. – И я не Джули, я Симона.

Я резко проснулся, с бьющимся сердцем и тяжело дыша от страха.

Джули меня полюбила, я это понял еще до ее признания. Такое случается во время терапии, особенно когда психолог – мужчина, а пациент – женщина или наоборот. Это называется «перенос». Есть пациенты, которые испытывают эмоциональный голод, и эту свою потребность они проецируют на человека, который ассоциируется у них с безопасностью, ответственностью и вниманием.

Когда я объяснил ей все это, Джули постаралась убедить меня, что это не ее случай.

– Признаю, вы мне очень нравитесь, – сказала она. – Но я не вижу в этом проблемы.

– В такой ситуации отношения терапевт – клиент, – я намеренно не использовал терминов «доктор» и «пациент», – не только аморальны, но и влекут за собой крайне высокие риски.

– Любые отношения рискованны, Джеймс. Влюбленные открывают свою душу, и чаще всего это приносит им боль, даже калечит. Но не потому, что их партнеры – плохие люди, а потому, что они холодны, или боятся, или и то и другое. Вы читали «Божественную комедию»?

– Один мой профессор считал, что ее обязан прочитать каждый, кто планирует стать психоаналитиком. Он считал, что эта работа Данте как нельзя лучше передает картину того, как человек представляет свой внутренний ад.

– Там в песни третьей есть загадочные строки. В пустынных землях в преддверии ада, где нет ни мук, ни жизни, поэт встречает персонажа, о котором говорит так: «Признав иных, я вслед за тем в одном узнал того, кто от великой доли отрекся в малодушии своем» [5] Перевод М. Лозинского. .

– Да, я помню эти строки. Данте адресует их папе Целестину Пятому, который жил в конце тринадцатого века и добровольно подал в отставку.

– Мне все равно, кому он их адресует, и меня не интересует история. Я слишком люблю мечтать и не позволю глупым играм вокруг правды и реальности разрушить мои фантазии. Высшая правда всегда в чреве беременной женщины, а не в книгах. Первобытные люди очень хорошо это понимали, когда выдумывали своих богинь.

Помню, Джули встала с кресла, глаза у нее были полуприкрыты, как в трансе. Она медленно сняла одежду и встала напротив меня обнаженная, слегка расставив ноги и опустив руки.

– Есть только это, – сказала Джули. – Жизнь здесь, бежит через мое тело, все остальное не существует.

Я молчал и даже не пошевелился. Она была невероятно красива. Белье оставило на ее коже тонкие, похожие на старые шрамы полоски.

– «Отрекся в малодушии своем», – повторила Джули и, обойдя стол, приблизилась ко мне. – Похоже, мы все вынуждены выбирать между пустотой лимбо и муками в аду. Что выберешь ты, Джеймс?

Я пошел в душ и несколько минут стоял под струями горячей воды, пытаясь прийти в себя. Воспоминания о Джули наполнили каждую клеточку моего тела мучительной тоской. Одновременно я пытался оценить риски, которым подвергнется Джош во время сеансов гипноза.

Джош ждал меня в гостиной, в кресле у кофейного столика. Войдя в комнату, я почувствовал себя так, будто гостил в этом доме уже несколько месяцев. Как только я устроился в кресле у столика, Джош продолжил свою историю. Интонация на этот раз у него была другой, он говорил уверенно, слова выстреливали, как пули. Он пересказывал события из своего прошлого так, будто стремился быстрее избавиться от тяжелой ноши, которая давила на его плечи все эти годы.

– Симона рассказала мне, что виделась с Эйбом. Он пришел в фонд, отыскал ее и настоял на разговоре тет-а-тет. Они пошли в ближайшее кафе.

Битых два часа Эйб говорил обо мне у меня за спиной. Напридумывал черт знает что. Внушал Симоне, что я совсем не такой, каким стараюсь себя выставить, что на самом деле моя цель – обмануть ее и завлечь в грязную игру, как я всегда и поступал со всеми женщинами. Наплел, что после нашего возвращения из Лиона я признался ему в любви к ее младшей сестре Лауре. Что я собираюсь пригласить ее в Нью-Йорк и там соблазнить.

Выражался он, конечно, не так, как я сейчас, то есть прибегал к бранным, нецензурным словам. Он назвал меня развратником и поведал, что я еще в университете изнасиловал его подругу и заплатил ей за молчание. Говорил, что думает спрятаться от меня в Мексике, но хочет уехать из Парижа с чистой совестью: мол, не сможет жить спокойно, сознавая, что именно он меня с ней познакомил.

Симона сказала, что не верит ни одному его слову, и спросила, почему он не рассказал обо всем этом раньше. Эйб ответил, что просто не представлял, насколько все серьезно. Сказал, что только после нашего возвращения из Лиона, когда я обмолвился о свадьбе, он понял, что я заигрался.

Дальше он заверил ее в том, что, если у нее хватит сил посмотреть правде в глаза, он готов представить доказательства своих слов. Для этого ей надо только прийти к нему в номер в гостинице, где-то в Восемнадцатом округе. Эйб сказал, что там он хранит письма и фотографии, которые не намерен выносить из гостиницы.

Когда Симона закончила свой рассказ, я даже не знал, что сказать, и никак не мог понять, что именно заставило Эйба наговорить обо мне столько. Я попытался убедить Симону не ходить на эту встречу. Но она заупрямилась, и не потому, что поверила хоть одному слову Эйба, пусть он и обещал какие-то доказательства. Нет, просто она его жалела. Симона была уверена, что Эйб пережил нервный срыв и очень быстро мог просто-напросто сойти с ума. Она надеялась, что терпение и доброе отношение вытащат его из этого состояния и он поймет, что мир, который он для себя создал, не имеет отношения к реальности.