Майкл Дженкинс - Аракчеев. Реформатор-реакционер

Павел продолжал гнуть свою линию. Той же осенью он устроил большие маневры в Гатчине. Люди двигались в боевом строю, как автоматы, а император лично руководил этим действом. Солдаты были достаточно хорошо выучены, чтобы разыграть превосходный спектакль, и Павел остался доволен. «Я понимаю, господа, новая подготовка войск нравится не всем, – объявил он собравшимся офицерам после учений. – Я ждал этой осени, чтобы вы сами увидели результаты. И теперь вы стали свидетелями первых плодов, которые принесла наша работа ради чести и славы русского оружия».

Многие видели лишь внешнюю сторону реформ, чего нельзя сказать об Александре. «Здесь происходят странные вещи, и одно происшествие следует за другим, – писал он Аракчееву из Павловска. – Вчерашний день имел печальные последствия: два Преображенских офицера были понижены в должности, но потом, слава Богу, прощены». Осенью 1797 г. Александр пережил один из своих регулярных периодов депрессии и разочарования. Он доверился Аракчееву и снова поведал о своем страстном желании отказаться от всех своих обязанностей и поселиться вместе с женой в уединенном месте. После одной из ссор с Павлом он сказал Аракчееву, что император прислал ему «через супругу любезное письмо, говоря, в частности, что я не должен на него сердиться и проч. Но это не меняет моего желания уйти в отставку, хотя я боюсь, что это желание слишком невероятно, чтобы оно могло осуществиться».

Александр часто тешил себя этой мечтой, хотя создается впечатление, что он относился к ней не слишком серьезно. Всего лишь через месяц в замечательном письме Лагарпу он пришел к совсем другому выводу. Разочарование и ощущение полного беспорядка, описанные им, тяготили в то время многих молодых офицеров. «Армия тратит почти все время на плацу. Не разработано никакого плана для чего-либо еще… Дело делается без какой-либо мысли о благосостоянии государства. Власть ничем не ограничена и используется неправильно. Прибавьте к этому жестокость, лишенную всякой законности, огромную долю предубежденности и полную беспомощность в государственных делах. Приближенных выбирают исходя из личных пристрастий, и истинная ценность здесь не важна. Иначе говоря, моя несчастная страна в таком положении, которое не поддается описанию. Сельское хозяйство в запустении, торговля затруднена, свобода и личное благополучие разрушены. Вот картина современной России, и вы можете судить, как я несчастен. Будучи привязанным к повинностям военной службы, я чувствую себя унтер-офицером, и у меня нет времени для научных занятий, которые я очень люблю. Мне кажется, что, если когда-нибудь придет моя очередь взойти на престол, будет несравнимо лучше, если я посвящу себя тому, чтобы дать свободу моей стране и таким образом избавить ее от того, чтобы она стала игрушкой в руках какого-нибудь грядущего безумца» 38.

Власть Аракчеева усилилась еще больше в апреле 1797 г. после его назначения генерал-квартирмейстером всей армии. Существовали лишь несколько человек, которые могли бы одновременно энергично бороться с беспорядком, царившим в тех подразделениях армии, которые ведали снабжением, и не поддаться искушениям казнокрадства, пронизывавшего эти структуры сверху донизу. Теперь Аракчеев мог наслаждаться положением человека, расположения которого искали; к нему обращались с прошениями те, от кого он сам когда-то зависел. «Ваша слава льстит моему самолюбию, – писал Мелиссино молодому генералу в июне 1797 г. – Еще давным-давно по вашим талантам я мог судить, кем вы станете. Думаю, вы все еще помните, что я сказал вам после того экзамена, на котором ваши знания поразили господина Эпинаса, как и то, что я надеялся и предсказывал, что я подготовил вас для службы императору». Позднее в том же году Мелиссино писал своему бывшему ученику и просил его помощи в создании лаборатории для изучения артиллерии 39.

Однако за то короткое время, пока Аракчеев занимал этот пост, ему не удалось решить основных организационных проблем. Возможно, потому, что слишком много времени у него отнимали другие обязанности. Может быть, тогда еще недостаточно развились его способности управленца, которые впоследствии составили основу его власти; и для решения запутанных вопросов снабжения требовались качества иные, нежели та «сильная рука», которой обладал он. «Ты ушел, чтобы спать и бездельничать; это недостойно, и я бываю иногда неосмотрителен, когда бужу людей», – писал он одному неудачливому майору департамента. Именно в Департаменте продовольствия в начале следующего года одно драматическое событие впервые воспрепятствовало быстрому продвижению Аракчеева наверх.

Центральная контора департамента располагалась в Белом зале Зимнего дворца непосредственно под его апартаментами, и Аракчеев обычно делал внезапные «набеги» на работавших там чиновников. Он влетал в контору и ругал их за малейшие ошибки так, словно был в солдатских казармах. Однажды в конце января он обрушил поток оскорблений на иностранца, работавшего в департаменте, полковника Лена, который служил в русской армии с отличием и был награжден орденом Святого Георгия. Лена глубоко уязвило это публичное унижение. Он сходил домой, взял пару заряженных пистолетов, затем вернулся во дворец и потребовал Аракчеева. Офицер дворцовой охраны не впустил его, и Лен снова вернулся домой, написал письма императору, Александру и Аракчееву, после чего застрелился. Когда весть об этом скандале дошла до Павла, он приказал Аракчееву временно покинуть должность до расследования дела, и 1 февраля Аракчеева отправили в отпуск «по причине здоровья». Шесть недель спустя его официально уволили из армии в чине генерал-лейтенанта.

«В этих тягостных обстоятельствах мое единственное утешение в том, что я еще могу вернуться к вашему императорскому высочеству», – писал он Александру из Грузина, но великий князь ответил лишь через шесть недель. Однако, когда ответ пришел, Аракчеев понял, что не слишком долго пробудет в немилости. «Когда я приехал в Вышний Волочок, то очень хотел увидеть вас и сказать, что я, как и прежде, ваш верный друг. Признаю, я виноват в том, что не писал так долго, но лишь потому, что не имел ни минуты свободной, и, я надеюсь, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не сомневаться во мне. Если вы усомнитесь в этом, то погрешите против моей чести, и я буду на вас обижен, но я надеюсь, что вы все же не сомневаетесь. Прощайте, друг мой. Не забывайте меня и пришлите письмо, которое вы должны мне прислать». Менее чем через три месяца Александр написал Аракчееву снова и сообщил хорошие новости: «Император попросил меня написать вам и сказать, что вы нужны ему и что вам следует к нему приехать. Я рад этой возможности снова вас увидеть, потому что долго этого желал».